Homo sacer. Чрезвычайное положение

Из того факта, что оно встречается как в определении ситуации, легитимирующей consultum (senatus consultum ultimae necessitatis), так и в vox ultima — обращенном ко всем гражданам призыве к спасению государства (qui rempubli — сат salvare vult, те sequatur), следует, что он имеет техническое значение. Ultimus происходит от наречия uls, которое значит «по ту сторону» (в противоположность cis, «по эту сторону»). Таким образом, этимологически ultimus обозначает нечто, находящееся абсолютно по ту сторону, предельно удаленное. Ultima necessitas (necedo этимологическиимеет значение «не могу вернуться») отмечает зону, за которой уже невозможно восстановление или спасение. Но если мы теперь спросим, относительно чего senatus consultum ultimum находится в такой экстремальной позиции, единственным возможным ответом будет: относительно правопорядка, который при iustitium в действительности приостанавливается. Senatus consultum ultimum и iustitium в этом отношении отмечают границу римского государственного строя.

Монография Миддела (1887), опубликованная на латыни (но современные авторы цитируются в ней на немецком языке), далека от теоретического углубления проблемы. Прекрасно понимая, как и Ниссен, тесную связь между tumultus и iustitium, Моммзен, тем не менее, придает преувеличенное значение формальному противопоставлению tumultus, издаваемому сенатом, и iustitium, который должен быть объявлен магистратом, и делает из этого вывод, что концепция Ниссена (iustitium как комплексное приостановление права) была избыточна, так как магистрат не мог самостоятельно снять с себя налагаемые законами ограничения. Реабилитируя таким образом старую интерпретацию iustitium как судебных каникул, он позволяет ускользнуть смыслу этого института. Кто бы технически ни обладал правом объявить iustitium, совершенно точно, что последний всегда объявлялся исключительно ехauctoritate patrum[139], и магистрат (или простой гражданин) действовал в таком случае на основании состояния опасности, позволявшего приостановить право.

3.4.

Постараемся определить характеристики iustitium, которые проистекают из монографии Ниссена, и параллельно попробуем развить его анализ в направлении общей теории чрезвычайного положения.

Прежде всего, поскольку iustitium вызывает остановку и приостановление всего правопорядка, он не может рассматриваться в парадигме диктатуры. В римской конституции диктатор — это особая форма избранного консулами магистрата, чья крайне широкая imperium предоставлялась lex curiata[140], определявшим также его цели. В iustitium, напротив (даже в случае если его объявляет действующий диктатор), не создается никакой новой магистратуры; неограниченная власть, которой пользуются существующие магистраты по факту iusticio indicto[141], проистекает не из наделения их диктаторской imperium, а из приостановления действия ограничивавших их законов. И Моммзен, и Плауманн (1913) это прекрасно понимают и поэтому говорят не о диктатуре, а о квазидиктатуре; тем не менее это квази — не только не устраняет двусмысленность, но, напротив, способствует интерпретации этого института исходя из очевидно ошибочной парадигмы.

Вышесказанное в равной степени справедливо и для современного чрезвычайного положения. Смешение чрезвычайного положения и диктатуры — это точка, которая не позволила как Шмитту в 1921 году, так и Росситеру и Фридриху после Второй мировой войны разрешить апории чрезвычайного положения. Ошибка в обоих случаях была на руку исследователям, так как, вписывая чрезвычайное положение в авторитетную парадигму римской диктатуры, его гораздо проще было утвердить с юридической точки зрения, чем возвращать в аутентичную, но менее проясненную генеалогическую парадигму римского права — в iustitium. С этой точки зрения, чрезвычайное положение определяется не как полнота власти, плероматическое состояние права (по модели диктатуры), но как кеноматическое состояние — пустота и остановка права.