Homo sacer. Чрезвычайное положение

В современной публицистике утвердился обычай определять тоталитарные государства, рожденные из кризиса демократии после Первой мировой войны, как диктатуры. Поэтому и Гитлер с Муссолини, и Франко со Сталиным равно представляются в качестве диктаторов. Однако ни Муссолини, ни Гитлера технически нельзя назвать диктаторами. Муссолини был главой правительства, легально получившим эту должность от короля, так же как и Гитлер был рейхсканцлером, назначенным законным рейхспрезидентом. Характерной особенностью фашистского и нацистского режимов было то, что они, как известно, не отменяя действующих конституций (Альбертинского статута и Веймарской конституции соответственно), создали параллельно легальной конституции (по принципу, в настоящее время определенному как «двойное государство») вторую структуру, зачастую не формализованную юридически, которая могла сосуществовать одновременно с первой благодаря чрезвычайному положению. Термин «диктатура» не подходит для объяснения этих режимов с юридической точки зрения, впрочем, так же как и чистая оппозиция «демократия — диктатура» вводит в заблуждение при анализе преобладающих сегодня государственных парадигм.

Шмитту, несмотря на то что он не был специалистом по римской истории и римскому праву, тем не менее, iustitium как форма чрезвычайного положения был известен (das martial law eine Art iustitium voraussetzt — martial law подразумевает в некотором роде iustitium[142]); вполне возможно, что Шмитт узнал о нем из монографии Ниссена (его имя приводится в «Диктатуре», хоть и в связи с другим текстом). Разделяя идею Ниссена о том, что чрезвычайное положение представляет собой «пустоту права» (Ниссен говорил о юридическом вакууме), Шмитт в связи с senatus consultum ultimum предпочитает говорить о квазидиктатуре (что предполагает знакомство если не с работой Плауманна 1913 года, то по меньшей мере с «Римским государственным правом» Моммзена).

3.5.

Этο пространство аномии неожиданно настолько совпадает с пространством жизни граждан, что дезориентирует не только современных ученых, но и античных авторов. Так, описывая созданную iustitium ситуацию, Ливий утверждает, что консулы, высшие римские магистраты, были in privato abditi, то есть низведены до статуса простых граждан[143]; с другой стороны, Цицерон пишет, что Сципион Назика, хоть он и был всего лишь гражданином, убивая Тиберия Гракха, действовал «как консул» (privatus ut si consul esset)'[144]. Iustitium, видимо, ставит под вопрос само состояние публичного пространства, однако при этом и личное пространство в той же мере незамедлительно оказывается нейтрализованным. Столь парадоксальное совпадение частного и общественного, ius civile[145] и imperium, а в предельном случае юридического и неюридического, вскрывает в действительности трудность или даже невозможность разрешить основную проблему — определить природу совершаемых во время iustitium актов. Что есть эта человеческая деятельность, полностью захваченная юридической пустотой? Кажется, будто перед лицом открывающегося человеческой деятельности пространства абсолютной аномии в страхе отступают и наши предки, и наши современники. И Моммзен, и Ниссен (который также безоговорочно признает, что iustitium имеет характер юридического tempus mortuum‑) довольствуются первый — столь же неопределенным Notstandscommando, а второй — «неограниченным командованием» (Befehl)'[146], соответствующим столь же неограниченному подчинению. Но как подобное командование может выжить в отсутствие каких–либо юридических предписаний и постановлений?

В этой перспективе видна также невозможность (общая для современных и древних источников) четкого определения юридических последствий действий, совершенных во время iustitium с целью спасения res publica. Эта проблема была особенно важной, так как касалась вопроса наказуемости или ненаказуемости убийства indemnatus[147] римского гражданина. Уже Цицерон, говоря об убийстве сторонниками Опимия последователей Гая Гракха, определяет проблему наказуемости убийства римского гражданина во исполнение senatus consultum ultimum как «общий вопрос» (infinita quaestio)[148]. Ниссен, со своей стороны, утверждает, что ни магистрат, исполнявший постановление сената, ни последовавшие за ним граждане не могли быть наказаны после прекращения iustitium; однако это противоречит тому факту, что против Опимия, тем не менее, было возбуждено дело (хоть впоследствии он и был оправдан) и что Цицерон был приговорен к изгнанию за кровавое подавление заговора Катилины.