Honeycomb (СИ)

– Вставай, – сказал Хакс. Бен попытался, но сильно закачался, едва поднявшись на ноги. Хакс даже не пытался ему помочь. – На диван, – указал Хакс, и Бен прошаркал к дивану, чувствуя, как подгибаются колени, и бедра горят от напряжения и попытки удержать себя в равновесии. – Через подлокотник, лоб на подушку, руки за шею.

Бен перегнулся через подлокотник, как и было сказано. Обивка дивана приятно холодила его разгоряченное лицо. Он подумал было, что лучше бы не пачкать его кровью, но, по сути, это не имело никакого значения, все равно он купил его за двадцатку на гаражной распродаже. Обивка была отвратительной в цветочек, место этому добру было только на свалке.

Бен знал, что будет дальше, но особо по этому поводу не переживал. Мысли и эмоции больше ему не принадлежали. Они были чьими-то, но не его.

Хакс встал позади и ударил по стопам изнутри. Бен раздвинул ноги и почувствовал рывок, когда мужчина спустил его штаны вниз, а потом задрал футболку до самых подмышек. Теперь он был куда более открытым, чем во время встреч по Скайпу, поза была унизительной и неудобной. Бен услышал громкий звон пряжки, а потом и звук вытаскиваемого из петель ремня.

Бена никто еще ремнем не бил. Отец, конечно, угрожал несколько раз, дед угрожал тоже, даже еще больше, но никто еще не поднимал на него руки, за исключением, разве что, людей, которые пытались от него защититься.

Хакс медлил, и Бен выдавил из себя, не сдержавшись:

– Ты собираешься это делать или нет?

– Я давал разрешение говорить?

– Нет, но…

– Ты решил, что так сможешь подбить меня что-то сделать?

– Нет…

– Тебе есть что сказать относительно твоих поступков?

Вопрос застал Бена врасплох.

– Я не знаю.

– Очень хорошо. Скоро будет, что сказать, – теплая ладонь легла на задницу Бена. Наверное, это был первый раз, когда Хакс касался его вот так – трепетно, заботливо, перемещаясь к бедру и обхватывая его пальцами. Это прикосновение вернуло Бену все его чувства обратно. Он не хотел, чтобы его так трогали. Он не заслуживал этого. – Скажи, что тебе нужно.

– У меня есть выбор?

– У тебя всегда есть выбор. Без него просто не существовало бы настоящего раскаяния. И твое наказание должно быть твоим собственным желанием.

Бен не ответил, а Хакс ласково провел большим пальцем по его коже, и это сделало парню даже больнее, чем предыдущие побои.

– Доброта и непорочность – разные понятия, Бен. У непорочного человека нет никакого контроля. Он раб желаний, скрывающихся у него внутри. А доброта, стало быть, это притворство.

– Что насчет зла?

Ногти Хакса впились Бену в кожу. А потом он ощутил прикосновение ткани его брюк и задрожал всем телом.

– Нет никакого зла. Есть лишь люди, которые не поняли значения сострадания.

– А ты понял? – спросил Бен, хотя едва мог себя расслышать из-за шума в ушах.

– Нет.

Хакс отошел на шаг и без предупреждения ударил ремнем по заднице Бена.

Бен закричал от боли и едва не убрал руки с шеи, чтобы вцепиться ими в диван. Но вместо этого он лишь скорчился, ощущая, как жгучая пульсация распространяется повсюду от места удара.

– Я замечу, если ты попытаешься найти спокойствие где-то у себя внутри, – сказал Хакс. – Внимание нужно приучать действовать по поставленной задаче. Считай удары.

Бен слабо ответил:

– Один.

Следующий удар оказался на том же месте, но вместо того, чтобы заорать, Бен лишь сдавленно вскрикнул и сказал:

– Два.

Третий удар был по ногам. Четвертый и пятый чуть выше. Хакс несколько раз менял плоскость ударов с горизонтальной на вертикальную, бил то справа, то слева, поэтому давление не было постоянным. Где-то на счете одиннадцать Бен начал плакать. Это было какое-то чужеродное чувство. Обычно он стискивал зубы и позволял раскаянию перерасти в гнев или ярость, но ничего из этого не было, пока он лежал перед Хаксом, позволяя ломать себя, измываться, унижать.

Каждый раз, когда Бен собирался встать и отобрать этот дурацкий ремень, чтобы избить им Хакса, он вспоминал, что выбрал это сам. Он просил об этом. Ему это было нужно.

Поэтому он кричал, всхлипывая где-то между числами. Ногти впились в кожу на шее, тело находилось в постоянном напряжении от ожидания нового удара вперемешку с невозможностью быстро восстановиться после предыдущего.

Бен думал о подобном очень много раз, но теперь, когда это происходило на самом деле, оно растеряло всю свою сексуальность, зато приобрело какую-то особенную глубокую интимность. Он едва знал Хакса, но все равно доверял ему во всем, в его лишениях, его прощении. Хакс стал для него открытой дверью на пути к чему-то великому, высшей цели, которая могла быть достигнута только через полное растворение в страдании и муках.

Хакс не издавал ни звука, даже сбитого дыхания не было слышно, несмотря на силу его ударов. Периодически Бен чувствовал все те же прикосновения ткани брюк Хакса о его поврежденную кожу. Этого было достаточно, чтобы все тело накрыли волны огня.

На последнем ударе Бен почувствовал себя, как перевернутая чашка с рассыпавшимся содержимым. Он прошептал:

– Тридцать.

Собственный голос звучал словно издалека, а звук от упавшего на пол ремня – еще дальше.