Hoshi (СИ)

Голдва встретил гостью, стоя на широком каменном крыльце своего дома, и Нэмид хватило одного лишь взгляда в по-старчески серые глаза, чтобы понять, что неспроста он решил подышать свежим воздухом именно в эту минуту — он ждал ее. И хоть голову вождя не венчал его огромный роуч, открывая обзору пару жиденьких посеребренных сединой кос, уважения его вид внушал ничуть не меньше. Всезнающий взгляд старого индейца пригвоздил ее к месту, и Нэм едва нашла в себе силы не отвернуться, поджимая в смятении подрагивающие губы и не решаясь сделать следующий шаг.

— Не стой на ветру, дитя мое, — Голдва тяжело вздохнул и поманил сухой морщинистой рукой. — Проходи скорее, — и, с шарканьем развернувшись, скрылся в дверном проеме.

Сомнения съедали изнутри, вгрызались в кости, сжимали мышцы. «Великий дух, дай мне сил», — взмолилась Нэм и, на пару секунд прикрыв глаза и резко выдохнув, проследовала в давно знакомый дом. Не один счастливый день они с Кэтери провели в его стенах, секретничая и хихикая над только им понятными шутками. Теперь, когда подруга покинула родовое гнездо, чтобы свить своё вместе с Силвой, Нэмид взирала на этот серый потрескавшийся фасад без былой ностальгической нежности.

Вождь уже во всю разливал холодный чай в две глиняные плошки, когда девушка нашла его в одной из комнат, увешанной талисманами из костей животных и их высушенных органов. Такие талисманы всегда вызывали в ней чувство отторжения: от них тянуло энергией смерти, чуждой природе целителя, но оспаривать их силу Нэм бы в жизни не осмелилась. Как-никак, за каждым из них стоял могущественный дух-хранитель обители вождя, а Голдва, несмотря не возраст, всё еще считался сильнейшим шаманом племени.

— Вы знаете, зачем я пришла? — без лишних предисловий спросила Нэмид, всё еще стоя в дверном проеме. Индеец аккуратно поставил чайник в сторону и, усевшись на высокие подушки, лежащие на полу, указал рукой на место перед собой, где шаманку ждали точно такие же удобства. Замешкавшись и еще раз оглядев стены, увешанные засушенными лапками и еще черт знает чем, Нэм всё же приняла приглашение и, на выдохе шагнув в помещение, устроилась напротив вождя.

— Не переживай, дитя мое. Ты не сообщишь мне ничего нового, — заговорил Голдва и поджал в неопределенности губы, отчего пещеристые морщинки вокруг них стали чуть менее заметны, а брови девушки в недоверии изогнулись. Так уж и ничего? Старик горько усмехнулся, без труда прочитав немой вопрос в ее глазах: — Духи рассказывают мне очень многое, Нэмид — гораздо больше, чем я хотел бы знать, и гораздо больше, чем я делюсь с остальными.

Ресницы Нэм, дрогнув, опустились, и она принялась с каким-то поистине маниакальным любопытством изучать собственные руки, покоящиеся на коленях и изуродованные множеством мелких порезов. Теперь на стене в ее комнате не висит старинное зеркало в ажурной раме — она разбила его вдребезги этим утром. А затем перепачкала весь пол кровью, пока, давясь беззвучными рыданиями, ползала по нему и собирала осколки.

— Я нахожусь в подчинении Хао, — тихий шепот пугливо слетел с ее губ, теряясь в пропахшем сушенной плотью воздухе, но это не помешало Голдве расслышать каждое слово.

— Я знаю, — шаманка пристыженно втянула шею в плечи, но когда вождь позвал ее по имени, покорно подняла голову. Тот, кажется, даже не злился — лишь дружелюбно щурился. — Сказал же — ты не сообщишь мне ничего нового.

— И вы знали, что он пытается сблизиться со мной, — Нэм не спрашивала — она утверждала, — потому показали, как создавать Хранителя Тайн.

Старый индеец сосредоточенно кивнул, вынимая откуда-то из глубины подушек излюбленную курительную трубку.

— Правда, я не ожидал, что ты попытаешься его убить. Это было… безрассудно. Очень смело, но безрассудно.

— Что вы еще знаете? — неловко поерзав на месте, поинтересовалась Нэмид. Беспокойство наконец начало ее отпускать. Голдва говорил тепло и успокаивающе, а значит, не злился и не считал предательницей.

— Что ты реинкарнация его первой любви, — индеец меланхолично заправил трубку травяной смесью и принялся ее раскуривать, — и что ты теперь тоже об этом знаешь.

Нэм почти не удивилась: слишком уж ясно Голдва дал понять, что его осведомленность обо всём, что происходит с ней и Хао, выходит за рамки случайного наблюдателя. Он следил за развитием событий с особым рвением и завидным самообладанием. Однако сама реплика отдалась тупой болью где-то под ребрами.