Hoshi (СИ)

Фургон съехал в кювет, впечатавшись в дерево. Пикап же, изрядно помятый и искореженный, всё еще стоял на дороге и светил мигающими фарами куда-то вдаль. Тело Нэмид само поднялось, хоть и с большим трудом. В точности, как тогда, она прижала к себе ноющую руку и похромала в сторону автомобиля, волоча собой искалеченную ногу. Нэм пыталась зажмуриться, но не могла — духи заставляли ее смотреть.

Дверца со стороны пассажирского сиденья медленно распахнулась, и из машины с мерзким шмяком, как мешок, вывалилась Иоки.

— Мама, — позвала Нэм хрипло-пищащим, не своим голосом и, неуклюже допрыгав до нее на одной ноге, опустилась рядом. При виде нее из глаз брызнули слезы. Кровь. Кровь. Она вся в крови. Целительским даром, наспех призванными духами, она сразу же ощутила наряду с внешними повреждениями несколько очагов внутреннего кровотечения. Если их немедленно не устранить, Иоки не жилец. — Сейчас, — зашептала Нэмид, переворачивая ее на спину. — Сейчас станет лучше. Я помогу.

Рука матери вцепилась в ее светящееся фуриоку запястье, и Нэм увидела ее влажные, безумные от болевого шока глаза.

— Сна… чала… Кан… ги, — прохрипела она.

И тогда девушка перевела взгляд дальше. Он лежал впереди, освещенный мигающими фарами, с повернутыми под неестественным углом конечностями. Очевидно, не был пристегнут и вылетел через лобовое стекло.

— Прошу, — произнесла Иоки одними губами, и шаманка, в нерешительности глядя то на мать, то на отца, кивнула и бросилась к Канги.

Нэм не раз вспоминала ту злополучную ночь, когда ее ещё полная семья возвращалась с запасом провианта из города. Она знала, что Канги не прожил бы и минуты, если бы она не подоспела. Знала и то, что мама отправила ее к нему, наверняка осознавая, насколько плохи дела у нее самой — Иоки любила мужа больше всех на свете. Это был ее выбор. Но Нэмид всё равно не могла простить себе, что, после спасения отца, ее фуриоку истощилось настолько, что она рухнула обессилевшей тушей на асфальт, так и не дойдя до матери. Иоки еще была жива, и Нэм, не способная даже ползти, видела её спокойную благодарную улыбку, теплый любящий взгляд и то, как она одними губами произнесла такое привычное «наша звёздочка», прежде чем уйти.

— Очнулась! — послышался обрадованный голос Кела, как только Нэм открыла глаза. Она перевела на него болезненный взгляд и сразу же уставилась в землю. Дядя помрачнел и с беспокойством осведомился: — Ты в порядке?

— Нет, — едва слышно бросила девушка, протягивая руку к следующему бутыльку — к воздуху. Воздух всегда был к ней благосклонен. Может, хотя бы он не будет так жесток, как Вода?

— А ей не стоит сделать передышку? — спросил Хао так, будто сама Нэм была не в состоянии принять решение. Такое отношение безусловно ее задело, но она не нашла в себе сил огрызнуться.

— Нужно торопиться, — с сожалением покачал головой Кел, больше не вкладывая в интонацию предназначенного Асакуре недовольства. Похоже, этот кровожадный убийца действительно беспокоился за его племянницу. — Иначе до заката нам не успеть.

У напитка с «воздухом» оказался привычный вкус травяного чая. Почти сразу же к барабанам дяди присоединились звуки флейт и бубнов. Лица ее коснулось дыхание теплого ветра, так хорошо знакомого по родным местам, и она открыла глаза. Вокруг — стены шатра из развешанных шкур. Перед ней — Канги, который, поджав губы, наносит ей на лицо краску. Нэмид уж было хотела спросить, к чему он её готовит, но слезы, застывшие в его глазах, стёрли с языка все нужные слова. Эта сцена была ей незнакома.

— Ты знала, — вдруг спросил он, — откуда берет корни брачный обряд Патчей? — Нэм отрицательно качнула головой, не вполне понимая, к чему он клонит, и губы отца дрогнули в мрачной полуулыбке. — Как и у многих других народов, истоки его кроются в аналогиях с погребением. Невеста как бы умирает для своей семьи. Ее облачают в красное, символизируя предание мертвого тела огню, а затем душу ее с поцелуем забирает жених, изображая ни больше ни меньше — саму Смерть. Может, потому у меня такое чувство, будто я тебя хороню, а не отдаю замуж?

«Замуж?» — глаза Нэм широко распахнулись в удивлении, но стоило ей лишь начать понимать, что происходит, как отец сразу же отошел в сторону, и перед ней предстали четверо крепких мужчин племени с носилками в виде крытого красным покрывалом кресла. Нэмид в спешке усадили, подняли и вынесли наружу, входя в живой коридор из пришедших на свадьбу гостей.

И если мотивы грусти Канги были Нэм понятны и ясны — все родители немного тоскуют, выпуская своё чадо из гнезда, — то соплеменники, то и дело с нескрываемой горечью отводившие глаза в сторону, сбивали с толку. Они смотрели так, будто отдали ее на заклание, как барашка. Где ликование? Где ободряющие крики? Где улыбки? У Нэмид затряслись руки при виде Магны в этой мрачной сочувствующей толпе. Но… кто же тогда жених?