Так как же это превращает Лауру в Персефону, спросите вы? Во-первых, ее мать - Деметра. Это, как я уже говорил, совершенно очевидно, если вспомнить о цветах, еде, детях и супружеских парах. Кроме того, стоит вспомнить, что они живут на этой олимпийской высоте, возвышаясь географически и классово над простыми смертными в пустоте внизу. В этом божественном мире летний день совершенен, идеален, как и мир до того, как потеря дочери повергла Деметру в траур и негодование. Затем - спуск с холма в замкнутый мир, полный теней, дыма и темноты. Она переходит широкую дорогу, как будто это река Стикс, которую нужно пересечь, чтобы попасть в Аид. Вход невозможен без двух вещей: нужно пройти мимо Цербера, трехголового пса, который стоит на страже, и нужно иметь входной билет (золотую ветвь Энея). Да и проводник не помешает. Лаура вступает в схватку с собакой прямо у ворот своего сада, а ее "Золотая ветвь" оказывается золотыми ромашками на ее шляпе. Что касается проводников (а без них не обходится ни один путешественник в подземный мир), то у Данте в "Божественной комедии" (1321 г. н. э.) есть римский поэт Вергилий; в эпосе Вергилия "Энеида" (19 г. до н. э.) у Энея есть кумейская сивилла в качестве проводника. Сибилла Лауры - та самая старуха с причудливой улыбкой: ее манеры не более странны, чем в кумейской версии, а газета под ее ногами напоминает оракулы, написанные на листьях в пещере сивиллы, где, когда посетитель входил туда, ветер развевал листья, разбрасывая послания. Энею велено принимать послания только из ее собственных уст. Что касается узла не говорящих людей, которые освобождают место для Лауры, то каждый посетитель нижнего мира обнаруживает, что тени не обращают на него внимания, а живым нечего предложить тем, чья жизнь закончена. Конечно, эти элементы путешествия в Аид не являются родными для мифа о Персефоне, но они стали неотъемлемой частью нашего представления о таком путешествии. Ее восхищение обликом умершего мужчины, ее отождествление со скорбящей женой, ее слышимые всхлипы - все это наводит на мысль о символическом браке. Однако этот мир опасен; мать начинает предупреждать ее перед путешествием, как Деметра предостерегает свою дочь от того, чтобы съесть что-нибудь в некоторых версиях оригинала. Более того, миссис Шеридан посылает Лори, современного Гермеса, чтобы тот проводил Лору обратно из мира мертвых.
Итак, к чему все эти дела трех-четырехтысячелетней давности? Вы ведь задаетесь этим вопросом, верно? Мне кажется, есть несколько причин, или, возможно, пара основных из множества возможных. Помните, как многие комментаторы говорили о мифе о Персефоне, он охватывает юношеский женский опыт, архетипическое обретение знаний о сексуальности и смерти. Вступление во взрослую жизнь, говорится в мифе, зависит от нашего понимания своей сексуальной природы и своей смертности. Эти способы познания являются частью дня Лауры в этой истории. Она восхищается рабочими, сравнивая их с молодыми людьми, которые приходят на воскресный ужин, предположительно в качестве потенциальных кавалеров для той или иной сестры, а позже она находит мертвого мужчину красивым - реакция, охватывающая и секс, и смерть. Ее неспособность в самом конце истории сформулировать, что такое жизнь - как это видно из повторяющегося фрагмента речи "Разве это не жизнь", - свидетельствует о причастности к смерти настолько сильной, что в этот момент она не может сформулировать никакого утверждения о жизни. Эта модель вступления во взрослую жизнь, по словам Мэнсфилд, была узнаваемой частью нашей культуры на протяжении тысяч лет; конечно, она существовала всегда, но миф, воплощающий этот архетип, непрерывно распространялся в западной культуре с самых ранних времен греков. Обращаясь к этой древней истории посвящения, она наделяет историю посвящения Лауры накопленной силой господствующего мифа. Вторая причина, возможно, менее возвышенная. Когда Персефона возвращается из подземного мира, она в каком-то смысле становится ее матерью; более того, в некоторых греческих ритуалах не делалось различия между матерью и дочерью. Это может быть хорошо, если ваша мать - действительно Деметра, но не так, если она - миссис Шеридан. Надевая материнскую шляпу и неся ее корзину, она также принимает взгляды своей матери. Хотя Лора на протяжении всей повести борется с неосознанным высокомерием своей семьи, она не может окончательно избавиться от их олимпийского отношения к простым смертным, живущим под холмом. То, что она с облегчением спасается от Лори, хотя и находит этот опыт "чудесным", говорит о том, что ее усилия стать собственной личностью увенчались лишь частичным успехом. Мы, несомненно, должны признать в ней свою неполную самостоятельность, ведь многие ли из нас могут отрицать, что в нас есть много от наших родителей, к добру или к худу?