хотел попасть в машину времени и устроить так, чтобы не родиться вовсе, тогда бы я не оказался в этой переделке. Или нет, лучше попасть в машину
времени и не ходить на карате, ну или хотя бы не подглядывать за
тренером. Или хорошо бы, чтоб мимо нового дома пролетал самолёт, у
которого отказал двигатель, и он упал бы прямо на нас. Тогда я, тренер и
Боксёр погибли бы, и никто не вспомнил больше об этой истории.
Не знаю, сколько я провёл в ожидании: 15 минут, час, два, три? Время
тянулось так медленно, но всё равно слишком быстро… гораздо быстрее, чем хотелось.
Я ожидал увидеть на лице Боксёра насмешку. Она бы усилила мои страдания, но я был готов - уж с насмешками-то я научился справляться. Он вышел с
таким расстроенным видом, будто именно его застали за подглядыванием.
Это превзошло самые пессимистичные ожидания касательно глубины моего
падения.
По улице шли молча. На одном ботинке болтался шнурок, который я так и не
успел завязать - не до того было. Я смотрел под ноги и думал о том, что
произойдёт дома. Мне не было до конца ясно, есть ли какое-то оправдание, способное смягчить мою вину. Вдруг Боксёр выдохнул: - Ладно. Маме говорить ничего не будем. Я что-нибудь придумаю, чтобы ты
больше не ходил сюда.
От неожиданности я наступил на развязанный шнурок и споткнулся. Это был
нокаут. Сначала я не совсем понял, радоваться мне или огорчаться, но
потом откуда-то поднялась волна счастья и захлестнула меня всего, смыв
стыд и страх. У меня есть общий секрет с Боксёром! Я не думал о
характере этого секрета, было важно само его наличие. У меня нет общих
тайн ни с кем. То есть своих собственных очень много, порой казалось, что половина моей жизни скрыта завесой, но общих тайн с кем бы то ни
было - никогда, а уж тем более с мамиными мужчинами.
Единственный человек, с которым у меня были секреты от мамы,- отец. Он
редко ругал меня и часто скрывал мои проделки от остальных. Он мог
выслушать жалобы воспитательницы на мое поведение, а потом посмеяться
над ней за стенами детского сада^Еазалось, он не вполне серьёзно
относился к своим родительским обязанностям или ему было лень заниматься
мной. Так или иначе, при полном отсутствии педагогики с его стороны
между нами была какая-то общность. Но однажды он пропал так же внезапно, как и все остальные.
Все каникулы, включая летние, я проводил на даче с бабулей. Родители
приезжали каждые выходные, и я ждал их, несмотря на то что с приездом
мамы у меня всегда прибавлялось поручений. Я знал, что они привезут в
дом жизнь, шум, шоколад, фрукты, а возможно даже и подарки.
Летние каникулы были ярким пятном на фоне рутины детского сада и школы.
На три месяца я тонул в звенящем жарком воздухе деревни. Миллионы
звуков, таких родных и таких разных, сначала оглушали меня, как оркестр
- непривыкшего к опере слушателя, и только через некоторое время я
начинал различать отдельные инструменты, игравшие лучшую в моей жизни
увертюру. Жужжание назойливых мух днём и комаров ночью, мопеды
деревенских парней, мычание коров и блеяние овец, стук волана о ракетку
для бадминтона, скрежет старой пилы. И смех, смех, много смеха. Сотни
красок обступали меня со всех сторон, и я не мог чётко разглядеть ни
одного предмета, как будто неожиданно прозревая после долгой зимней слепоты.
Ничего особенного не происходило, но жизнь была наполнена событиями. В
отличие от города, на даче у меня были приятели - соседские дети, вместе
с их родителями мы ездили купаться на озёра. Вряд ли можно было назвать
их друзьями в полном смысле слова, но всё же какое-никакое общение.
Каждый июнь я не просто уезжал на дачу, но становился другим мальчиком -
открытым, радостным, счастливым и общительным. Казалось, все остальные
тоже преображаются и становятся добрыми, любящими и ласковыми. Мама даже
наказывала меня гораздо реже (или причиной было то, что мы виделись
только раз в неделю?).
И вот несколько лет назад мама стала приезжать на дачу одна. Когда папа
пропустил несколько выходных, чего не случалось прежде, я не очень
удивился, поверив в его занятость на работе. Но когда он не появился и
на моём дне рождения, в голове стали крутиться смутные вопросы.
Однажды по дороге из магазина я вдруг подумал с неприятной лёгкостью: “Наверное, они развелись”. Это слово было склизким и гадким, как след от
слизня на широком плоском листе осоки. Я не совсем понимал его значения
и даже не смог бы объяснить, откуда оно взялось. Наверное, сквозь сон
слышал обрывки фраз. Я попытался отогнать от себя эту навязчивую мысль, но она преследовала меня, мешая думать о чём-то другом. “Развелись, развелись, развелись”,- шелестели деревья. “Развели-и-ись”,- скрипела
велосипедная цепь. Нет, не может быть. Зачем я вообще начал думать об
этом? Мама всегда говорила, что мысли материализуются. Нельзя думать ни
о чём плохом, потому что сам будешь виноват, если всё окажется правдой.
Но я не мог остановиться, мысль как будто уже жила сама по себе.
Внезапно с меня слетела пелена летнего настроения, всё вокруг сделалось
чётким и осязаемым, я снова стал городским. Мир больше не был радушным.