i_0e02284c13ff104d

В глаза бросились незамеченные раньше детали: полуразрушенный дом с

провалившейся крышей и заколоченными окнами, разбитый асфальт с

глубокими выбоинами, потрёпанная, давно не крашеная стена сельского

магазина, на которой из-под бежево-оранжевой отлупившейся краски

выглядывала серая штукатурка.

Мне захотелось вернуться в город, чтобы не портить дачу своим новым

состоянием.

Я вернулся домой. Именно тогда я впервые услышал мамин

задушевно-психологический голос. Раньше таким тоном она никогда со мной

не говорила, поэтому я удивился какой-то новой для меня угрожающей ласке

и подумал: сейчас меня будут ругать за мысли, которые я думал по дороге

из магазина. Но я даже представить не мог, какое наказание меня ожидает.

В первый и последний раз в жизни я начал психологическую беседу сам: - А почему папа не приезжает?

- Видишь ли, Артём. В жизни часто случаются ситуации, когда люди долго

живут вместе, а потом вдруг перестают по разным причинам.

Мама говорила и говорила что-то важное и нужное, но я как будто

погрузился в дрёму. Не в приятный сон после насыщенного дня, а в такой, где ты тонешь, как в зыбучих песках, из которых никакие выбраться.

Страшная мысль обволокла меня и потянула вниз: я был прав. Я во всём

виноват. То утреннее слово больше не звучало в голове, что-то большое и

тяжёлое обступало меня со всех сторон, сдавливало, грозясь раздавить. Я

всё разрушил.

- …в общем, папа больше не приедет.

Огромное и вязкое, наконец, засосало меня целиком, я не мог больше

стоять и упал на колени, мама уложила меня на диван. Я отвернулся к

стене, чтобы эта тяжесть не давила мне на лицо, а только на спину, и

начал повторять про себя, как молитву: “Я виноват, что меня никто не

любит, сам виноват, что меня никто не любит…”

Нельзя сказать, что летние каникулы с тех пор стали другими, но что-то

навсегда изменилось. Я научился жить с этим вязким чувством. Оно особо

мне не докучало, и только мамина психологическая интонация иногда

напоминала о нём, заставляя ложиться лицом к стене. Память о папе со

временем стёрлась, он стал одним из многих мужчин, которые появлялись и

исчезали в нашей жизни. И только теперь, когда я неожиданно почувствовал

заговорщическую общность с Боксёром, я вспомнил, что такое уже было раньше.

Не знаю, что Боксёр рассказал маме, но тема единоборств больше не

поднималась. Мне в целом нравилось, когда он приходил к нам, потому что

мама оставляла меня в покое. Он по-прежнему предпринимал ненавязчивые

попытки подружиться со мной, интересовался школьными делами и старался

понять сложную систему взаимоотношений между мягкими игрушками, населявшими мою комнату:

- Понимаете, дядя Саша, это герцогиня де Мышек, она мышь. Она здесь

самая главная, вот у неё знак висит на цепи. Это граф Медведь, он -

принц-консорт.

- Кто-кто?

- Ну, муж королевы, то есть герцогини^ но не самый главный, ведь он не

может быть герцогом. Это вот графиня де Лис, она в опале, из-за того, что была любовницей Медведя.

- Кем-кем?

- Любовницей, ну это когда они ночью тайно встречаются в замке.

- А ты кем бы хотел быть, если бы сам жил при своём дворе?

- Как кем? Герцогиней, конечно, она же здесь самая красивая.

Постепенно я не только привык к его присутствию, но мне стало не хватать

его, когда он долго не приходил. Мама провела со мной ещё один длинный

психологический разговор на тему, нравится ли мне дядя Саша - вопрос в

высшей степени странный, потому что раньше она моим мнением не

интересовалась. Я, впрочем, не стал распространяться, отделавшись

односложными ответами, но с положительным уклоном.

Новый год мы встречали дома. Давным-давно, когда я был совсем маленьким, бабуля жила и работала в городе, дед был жив, а папа ещё не пропал, это

был большой праздник. К нам приезжали гости, многие с детьми. Вечером

непременно приходил Дед Мороз, под двумя стоявшими вместе пышными ёлками

лежали подарки, всё было шумно, весело и долго. Никто не следил, во

сколько дети ложились спать, мы укладывались сами, когда уже не

оставалось сил играть и ползать за сладостями. Потом состав нашей семьи

сильно изменился, друзья родителей куда-то испарились вместе со своими

детьми, и со временем мы стали встречать Новый год втроём, переместившись на дачу, где я проводил и зимние каникулы. Потом мы

переместились на дачу, где я проводил и зимние каникулы. Зимой жизнь в

общем-то большого дома сосредотачивалась в двух маленьких комнатах, расположенных по две стороны разлапистой русской печки. В одной из них и

помещался праздничный стол, срубленная в лесу ёлка и телевизор. Мы

ужинали, смотрели один из выученных наизусть фильмов, после курантов

запускали на улице фейерверки и ложились спать.

На даче было слишком мало места для четверых, так что в этом году

празднество снова перенеслось в город.

Не знаю, в какой момент Новый год перестал быть праздником. Сначала я

понял, что подарки под ёлку кладут родители, и разочаровался в

приходивших в сочельник Дедах Морозах. Нельзя сказать, что эти открытия

сильно меня раздосадовали, хотя, несомненно, вымыли первый кирпич из

фундамента моего доверия. Год за годом дата эта теряла свою