I

проснулась утром, всё так же, держась за неё обеими руками; и открыв глаза, она заметила, что

мадам Фернанд кормит девочку на руках.

- Нам пора, - вскочила на ноги Готель.

Но малышка продолжала есть, и женщина оставалась столь же спокойной, несмотря на

причуды девушки. Всё внутри Готель обрывалось от сей картины. "Как она может, - летало в её

голове, - как может она поступать с ней так жестоко, быть столь хорошенькой в руках чужого

человека и не чувствовать той огромной, накопленной столетиями любви, которой с кровью

исходит её сердце".

Едва девочка заснула, её положили в корзину. Мадам Фернанд наполнила кувшинчик ребенка

новым молоком и положила несколько пшеничных лепешек для её странной мамы.

- Спасибо вам, - сказала Готель, выходя.

- Храни вас Бог, - ответила женщина.

Половину дня девочка спала, как заколдованная, недвижимая и беззвучная, что Готель уже

чувствовала нарастающую скуку по её писку, пусть даже тревожному. В ней снова скопились

силы и она не находила себе места в ожидании общения с ребенком, так что когда та снова подала

голос, Готель была готова ответить ей вниманием. С важностью и церемонией воистину

достойными принцессы, она сменила малышке пеленку, дала молока, и пока та ела, следовала

примеру мадам Фернанд - говорила с ней тихо и ласково, нежно прижав ребенка к груди.

- Надеюсь, ты простишь меня, если когда-нибудь тебе случится узнать правду или оставить

меня. Но я обещаю любить тебя и беречь, как родную, заботиться о тебе и сделать твоё детство

счастливым. И я хочу не упустить возможность и заранее сказать "спасибо тебе", ибо мне это

нужно больше, чем тебе.

Всё получилось. Ребенок снова спал, и Готель была так счастлива, что еле сдерживала себя,

чтобы не закричать от переполняющей её радости. А главное, она готова была бежать на край

света, лишь бы не потерять это чувство. Как и победное чувство превосходства над остальными,

ибо сейчас ей открылась иная верность - созидаемое родство - гораздо большая потеря, чем страх

преследования королевой. Теперь Готель не сомневалась в каком уединении она останется с

девочкой, и что не сможет она делить своё счастье ни с величественными городами, ни с мужем,

каким бы славным он ни был.

Они направлялись в Шамбери, минуя ночью Лион, без остановки, без каких-либо колебаний;

и прибыли на место утром, когда городок ещё спал. Не беспокоя горожан ранним визитом, Готель

вернула экипаж на окраине и, повесив на руку корзину, пошла навстречу Альпам.

Сентябрь был сухим, а лес бесшумным и пустым. Редкая птица, захлопав крыльями, взлетала

с дерева или издавала недовольный вторжением крик. Пока девочка спала, Готель ступала

низинами и холмами, коротала случайные дорожки и умывалась в прохладных ручьях, ставя при

этом корзинку непосредственно рядом с собой. Когда же малышка просыпалась, она садилась на

первый попавшийся валун и всецело придавалась общению с ребенком.

- Не переживай, - говорила она, спаивая девочке остаток молока, - скоро будет деревня, и я

куплю тебе ещё. Да, да. Но только на вечер и утро. Ты должна согласиться, что молоко

обязательно должно быть свежим.

И, видимо, девочка согласилась, потому как сразу после кормления, на её лице появилась

ярко выраженная сытая улыбка.

Последний раз Готель оставила башню совсем недавно - три года назад - через два года после

того, как Эмерик под предводительством своего военачальника Артура де Ришона вернули

Франции Париж. И это было долгожданное и радостное событие, учитывая тот факт, что до

некоторых пор французы уже не надеялись вернуть себе столицу. Теперь же Готель поднималась

этажами башни с сознанием того, что, возможно, с этого времени, как и для англичан, Париж

будет закрыт для неё навсегда. Грустила ли она о том? Несомненно. Жалела ли? Нет. Ещё в дороге

она поняла, что поставила бы на карту и Париж, и Лион, и Марсель, и всё что угодно за одно это

счастье, мирно спящее в её корзине.

Поднявшись, она отворила дверь в зал, и её лицо покраснело от неловкости, когда она

увидела, как неубрано оказалось внутри. Это было невероятное ощущение - смущение перед

спящим младенцем, столь велика оказалась зависимость и важна признательность этого самого

важного в её судьбе человечка - и самого высокого гостя, посетившего её жизнь.

- Я знаю, малыш, пока это не выглядит слишком уютно, - поставила она на пол корзину, - но

дай мне немного времени и ты увидишь, как хорошо здесь, - Готель прошла в центр и взмахнула в

стороны руками, - особенно утром, когда заглядывает солнце. А в летнюю жару здесь так приятно

и прохладно, и сквозь витраж вся комната играет разными цветами, - она живо двигалась по залу,

открывала окна и торопилась успокоить, больше себя, от доставшегося им удела.

После чего присела к корзине и, глядя на ребенка, проговорила:

- Я, право, никогда не думала, что мы здесь окажемся. Но надеюсь, ты простишь когда-

нибудь мою большую душу.