Мария дрожала, как осиновый лист и перебирала все слова, попадающиеся на языке:
- Это всё книга, эта ужасная книга! И я разочаровала тебя, я хотела уничтожить её; мне было
так жаль, что я расстроила тебя, что я просто хотела уничтожить её, - заплакала девушка.
- Ты слишком молода, чтобы решать что для кого значит какая-либо книга, - строго сказала
Готель.
- Но ведь тебе они не приносят никакого удовольствия, кроме печали! Сколько я себя помню,
ты не держала в руках книг, кроме слова Божьего! Ты презираешь их, и не терпишь их в моих
руках. Я не знаю…, я не понимаю, о чем вообще они пишут! Что там за мир такой, как бы
существующий! Какие могут быть беды, если у каждого человека есть сердце! И я не понимаю,
что это за ужасная война с великими книгами?! Объясните мне, - требовала почти в исступлении
девушка, - объясните мне, чего вы вообще держитесь в этой глуши? - добавила, наконец, она и
закрыла глаза от страха, когда Готель подошла к ней почти вплотную.
- Не смей никогда портить книги, - ледяным тоном, отчетливо, наказывая указательным
пальцем прямо перед носом девушки, проговорила она.
Затем она подняла с пола, брошенную в пожарном порядке, кочергу и вернулась к ручью.
Остаток дня в целом прошел обыкновенно. Уже вечером, расстилая постель в своей комнате,
Готель с иронией иллюстрировала в голове прошедшее утро; она вспоминала, как однажды утром
сама сжигала в камине следы своего греха. "Вся в мать", - готова была сказать она.
- Прости за книгу, - заглянув почти неслышно и облокотившись о дверной косяк, проговорила
Мария.
- Пустое, - ответила та, не отвлекаясь.
Девушка еще немного постояла, подмываемая изнутри каким-то неразрешимым интересом, и,
уже уходя, промолвила смущенно:
- Там говорили такие вещи…
- Иди спать, дорогая, - взглянув на девочку, перебила её Готель.
- Да, мамочка, - ответила та, исчезла за дверями и появилась снова, - прости меня,
пожалуйста, я правда очень люблю тебя.
- Я знаю. Я тоже тебя люблю, дитя, - ответила Готель, и поцеловав маму на ночь, Мария
исчезла снова.
Расстраивало же Готель не утреннее поведение девушки, а что то, что "держало её в этой
глуши", похоже, растаяло вместе с весенним снегом.
- Мария, Мари, - говорила она следующим утром в полголоса у постели девушки, - я
собираюсь в Шамбери.
Девушка насилу открыла глаза и, поморщившись от света, взглянула на мать:
- Я думала, ты сегодня будешь дома.
- Я знаю, я скоро вернусь, дорогая, - отвечала Готель.
Девушка перекутавшись в одеяле отвернулась к стене. Готель погладила её по волосам и
встала с постели.
- Мам, - услышала она вдруг.
- Да, милая.
- Может нам пришлют из Лиона новых книг, - проговорила Мария.
- Да, я думаю, это возможно, - не без удивления согласилась Готель, - я попрошу об этом.
Однако эта случайная просьба явилась Готель не меньше чем испытанием. Ибо Мария
мечтала сейчас вовсе не о книгах, но проявляла любовь. Ту самую, о которой Готель так мечтала
когда-то. Ещё вчера девушка возненавидела книги за их свободу, а сегодня вдруг предпочла
соблазнять себя этой же свободою. Ради чего был сей выбор? Остаться "в этой глуши" на радость
маме? "О, это сладкое искушение! О, мой грех! - взмолилась по дороге Готель, - способна ли я на
такую любовь, Господи? Ответь мне и дай мне сил!"
Придя в город, она с невероятной последовательностью обошла лавки, неторопливо
складывала покупки, и каждый раз мучительно вздыхала, попадая взглядом на, лежащее на дне
мешка, письмо; она зашла в три или четыре магазина вовсе без необходимости, то ли откладывая
сею отправку, то ли раздумывая о ней.
- Вы не подскажете, где я могу найти посыльного в Лион? - тихо спросила она бакалейщика,
как если бы это было чем-то крайне не приличным.
- Камиль седлает коня, - жестом показал на улицу продавец, - успеете, если поторопитесь.
- Уже? - проговорила сама себе Готель и вышла из магазина с видом поверженным и
сокрушенным, но всё ещё движимая какой-то внутренней силой.
- Вы Камиль? - спросила она влезающего на коня всадника.
- Да, мадам, - ответил с гордостью юноша, - у вас есть послание?
- Да, но…, - замешкалась Готель, - как скоро вы будете в Лионе?
- Вечером, - довольно засмеялся тот.
- Да, естественно, - улыбнулась она.
- Так вы будете что-то передавать? - спросил юноша, крепко натянув поводья.
- Я не знаю, - Готель огляделась по сторонам в поисках ответа на свою дилемму, - Господи, я
не знаю!
- Я буду здесь завтра, если решите, - заключил тот и пришпорил коня.
Дикая боль пронзила голову Готель и она схватилась за неё обеими руками, не зная теперь,
сможет ли, вернувшись, посмотреть своей девочке в глаза и признаться в своих слабостях сама.
"Нет", - горько мелькнуло у неё в голове.
- Стойте! - крикнула она всаднику и побежала следом, - стойте, подождите!
Проехав всего несколько домов по улице, Камиль остановился.
- Вот, - протянула она вверх письмо и несколько монет в оплату.
Она с легкостью выпустила деньги, но так крепко держала конверт, что юноше пришлось
почти силой вырвать его из её цепких пальцев.