I

она не заплакала; и, возможно, потому, что в тот момент в её сердце отшумело детство; его дух

рассеялся где-то там же, среди сотен книг, среди запаха их страниц и чернил. Еще много раз потом

девушка приходила туда, пытаясь, может быть, уловить его следы, но не находила ничего, кроме

прописанных на полках романов, летописей и фолиантов. Некоторые из них были действительно

красивы. С массивными обложками и расшитыми на них буквами. В каждой их этих книг таилась

своя история, мудрость, хранимая веками; и, прикасаясь к ним, Готель чувствовала, как начинает

трепетать от восхищения её душа; и тогда, пожалуй, единственное, о чём она могла сожалеть это

то, что не умела читать.

К восемнадцати годам она прочла уже все сочинения Васа, как и нашумевший в то время

роман об Александре, собрание сочинений Кретьена де Труа и множество другой современной и

античной литературы, а настоятельница называла её своей лучшей ученицей и часто приезжала к

ней из своего аббатства. Приезжала! Не просто заходила, когда была в монастыре, а приезжала

именно к Готель. Первый раз, узнав о столь неслыханной причине приезда, девушка чуть не

умерла от счастья; не чувствовала под ногами земли. В такие дни они много общались о

прочитанных девушкой книгах; также, настоятельница упоминала, что людям в Париже очень

нравятся платья Готель, хотя, по своему личному опыту, девушка с трудом могла себе представить

свои платья на бедных улицах немытого Парижа. Но, как бы там ни было, она верила, каждому её

слову. Должно заметить, что у сестры Элоизы был особый дар - быть одновременно милой,

настолько, что в неё нельзя было бы не влюбиться, и в то же время неумолимо твердой. Все кого

Готель теперь знала или кого когда-либо встречала рядом с ней, все, абсолютно все! были в неё

влюблены.

В одну из их встреч настоятельница сказала: "Я хочу, чтобы ты сшила платье. Особое платье,

на девушку вроде тебя". И Готель остолбенела от неожиданности, поскольку раньше сестра

Элоиза еще никогда не закалывала у неё платья; и девушка была так счастлива, что даже

расцеловала настоятельницу и поклялась, что платье будет совершенно необыкновенным.

Вся работа заняла два дня, специально для чего Готель была доставлена невероятная небесно-

голубая парча с серебряной ниткой, тесьма и прочая, согласная стилю, фурнитура. Когда платье

было готово, девушка, дрожа от волнения, принесла его настоятельнице. "Оно бесподобно,

девочка моя", - согласилась сестра Элоиза, и если бы Готель не знала, какой сильной была эта

женщина, она бы тот час поклялась, что та вот-вот готова проронить слезу. Девушка смотрела то

на платье, то на женщину, с трепетом надеясь, что ей все же скажут, что за счастливице

достанется вся эта красота; но настоятельница больше ничего не сказала.

Проснулась Готель от того, что кто-то гладил её волосы. Она открыла глаза и увидела сестру

Элоизу, сидящую на её постели. Девушка чувствовала её прохладную руку на своих висках, и

сердце её сжалось от этой ласки; никто и никогда еще её не ласкал. Возможно, это и была та

материнская ласка, думала Готель, которой она была лишена всю жизнь. Девушку лишь смутил её

взгляд, теплый и нежный, и одновременно жадный, будто настоятельница хотела запомнить её

именно такой, до последней детали, словно прощалась с ней; Готель почувствовала, как по щеке

её скатилась слеза. "Нам пора, дорогая, - тихо сказала настоятельница, - я принесла тебе твое

платье". Сестра Элоиза вышла. Рядом лежало платье из голубой парчи. Чудесное. Волшебное.

Девушка провела по нему рукой, с благоговеньем вспомнив каждый уложенный в нём стежок.

Умывшись и приведя себя в порядок, Готель надела платье и вышла из кельи. И, подходя к

дверям монастыря, она уже слышала, как нетерпеливо на улице звенят лошади своей сбруей. "Иди

же скорее! - улыбнувшись, крикнула ей сестра Элоиза, увидев, появившуюся во дворе девушку. Та

подобрала подол, чтобы не испачкать его травой, и, подойдя ближе, поднялась в экипаж. "Ты

очень красива", сказала ей настоятельница. Но Готель смотрела на монастырь; и смотрела так же

жадно, как этим утром на неё смотрела эта женщина, а после перевела взгляд на неё - свою

спасительницу, эту рыжую бестию, у которой за каждым словом скрывалась тайна, любовь, сила,

тоска и еще какая-то светлая, только ей ведомая грусть. И не успели они далеко отъехать от

монастыря, девушка не выдержала и бросилась ей в ноги: "Мы ведь вернемся, сестрица! Мы ведь

вернемся, матушка моя! - зарыдала Готель. "Ну, конечно, - успокаивала её настоятельница, - как

только ты захочешь". Девушка проплакала еще полдороги, полдороги проспала, и открыла глаза,

когда экипаж уже въехал на остров Сите.

Теперь их сопровождали еще четыре рыцаря в тяжелых доспехах. Горожане, молча,

расступались, а некоторые, даже, торопливо затворяли в домах окна и двери. По острову