I

В тот день, среди душистых полей и порхающих над цветами бабочек, среди шума листьев,

ветра и птиц, между ними произошло нечто большее, чем просто поцелуй.

Когда Раймунд отсутствовал, Готель устраивала себе почтовый день. Она активно

переписывалась с Констанцией, делясь с ней разными новостями или просто личными

переживаниями. Что касается Сибиллы, то очень долго после отъезда с Сицилии, Готель не

решалась отправить ей даже пару строк. Возможно, она чувствовала свою вину, покинув подругу,

и потому боялась услышать это. Она боялась услышать, что Сибилла несчастна, что ей не хватает

рядом кого-то, кто мог бы её поддержать, и Готель из сердоболия пришлось бы покинуть

любимого, чтобы служить слезной подушкой подруге в её несчастном браке. Но к своему

облегчению, ближе к осени она получила от Сибиллы короткую весточку, что та, хоть и сильно

раньше срока, родила Рожеру сына, коего окрестили Генрихом. На что Готель снова не знала как

реагировать; следовало ли поздравить подругу или наоборот, посочувствовать ей. И таким

образом, переписка с Сицилийской подругой так и не легла в должные русла. И совершенно

противоположно сложилось общение с Констанцией, депеши от которой приходили с

впечатляющей регулярностью. Готель старалась быть искренней в своих письмах, но о том, чем

она действительно хотела поделиться, она не писала. Она не писала о том, что Раймунд скорее

женится на своей Тулузе, чем определит, наконец, их отношения. Маркиз бравировал это тем, что

"на нем лежит ответственность не только перед собственным родом, но и перед всеми людьми,

живущими на его землях".

- А что же граф Прованса не оказывает поддержки своему маркизу? - спрашивала Готель.

- Графы Прованса - ставленники Арагонских королей, - отвечал Раймунд, - а поскольку моя

Тулуза граничит с их королевством, им интереснее, чтобы мои позиции слабли.

И Готель принимала всё так, как есть. В сущности, ей было достаточно той любви, которая

была между ними. Может быть она переживала бы о том сильнее, если бы не мучилась вторым

вопросом; вопросом, который сметал собой все остальные и рос как снежный ком с каждым

месяцем их уже довольно близких для того отношений. К зиме Готель совершенно точно поняла,

что связь с Раймундом не дает ей возможности завести ребенка.

От каждодневного осознания того, что её женское начало было так непристойно уязвлено, она

впадала в немую тоску, закрывалась или смеялась невпопад, чтобы скрыть свою печаль. Несмотря

на то, что она и так была достаточно красива, теперь она нарочно носила более тонкие, изящные

наряды и старалась более ярко подчеркнуть свою женственность. Что скрывалось под такими

переменами, маркиза мало интересовало, хотя, скорее всего, он был еще слишком молод, чтобы

вдаваться в подробности психоанализа. Его фаворитка была самой прекрасной женщиной в

Провансе, а возможно и во всем королевстве; чего было еще желать? Их отношения ничем и

никем не обременялись и, тем самым, не требовали никакого разрешения. Раймунд был счастлив,

Готель цвела, а то, что с тех пор рушилось в её сердце, она ежедневно закладывала глухой стеной

улыбок, шуток, хотя понимала, что всё нажитое счастье и богатство не стоит теперь и ломаного

гроша.

- Мне нужно время до заката, мой дорогой маркиз. Некая мадмуазель Дюплесси ожидает

нового платья от своей модистки, - отказывалась от свидания Готель, подогревая, меж тем, страсти

Раймунда, также рассчитывающего на свою порцию внимания.

- Всем в Провансе есть время у Готель, только маркизу Прованса нет времени, - улыбался он,

- а затем?

- Затем мне необходимо дописать письмо в Париж, из которого мне исправно пишет

Констанция.

- И что же пишет Констанция?

- Пишет, что мужчины Парижа терпимы и уступчивы, что отпускают своих женщин, когда те

того желают, - сказала Готель и улыбка сошла с её лица, - похоже, брак их величества разладился

окончательно с возвращением из Иерусалима, и миледи переживает как бы он не закончился

ударом для Марии.

Готель заметила, каким испуганным при этом стал взгляд маркиза, но так и не разгадала

причины его столь бурной реакции на события "далекого" королевства.

Вдоволь наглядевшись со своего балкона на безмятежность моря, которая теперь мало

сочеталась с растущим внутри неё дискомфортом, следующее лето Готель решила провести в

Париже. Быть может, она устала провожать и встречать Раймунда из Тулузы, а может, сыграли её

"цыганские корни" и ей захотелось хоть ненадолго сменить обстановку. Готель поклялась маркизу

вернуться в Марсель и быть верной ему мыслями и духом в отъезде. Она сама уже слишком

привыкла к Раймунду, расставание не давалось ей слишком легко, и она вовсе не бежала от него;

но очень много дорогого ей осталось в Париже и тянуло её туда - в город, в котором она когда-то

заново родилась.