i 77717a20ea2cf885

  И вообще, пора к Гале. Чтоб до ночи обернуться.

  Вскоре заявляется и Васюта. Смущённый. От него немного пахнет вином.

  - Ванечка, спела бы ты для ребятушек. Они ж в походах годами женского голосу не слышат...

  - Годами...- якобы недовольно прерываюсь и закрываю шкатулку. С другой стороны, мне приятно. - А кто меня вчера в зал не пускал?

  - Так нынче другое дело. Одного отшила - другие не пристанут. Зауважали тебя, лапушка.

  - Вот сейчас как дам больно... Какая я тебе лапушка?

  Он улыбается, смешливо морща лоб. В тёмных глазах пляшут искорки. Так же улыбаясь, обнимает за плечи и тянет за собой в зал. Что, вопрос не обсуждается?

  - Для тех, други, кто здесь недавно - вот хозяйка моя, госпожа Ванесса, прошу любить и жаловать. И не обижать, ручка у неё тяжёлая.

   - Да уж, и локоток не из лёгких! - поддакивает кто-то из-за ближайшего стола. - Видели уж...

  Ах вы, ироды! Клоун я вам, что ли?

  Пока я размышляю, а не двусмысленно ли для здешних мест звучит "Хозяйка моя", мне освобождают лавку. И протягивают... гитару? Я с радостью хватаюсь за гриф.

   - А это здесь откуда?

  - Инструмент иномирный, - с важностью поясняет сосед. - Был тут у нас один из пришлых, потом к князю в дружину ушёл, а гитару оставил. Отпелся, голос сорвал. Мы бы и сами попробовали, - он смущённо косит на свои ручищи, - да повредить боимся.

  Кто-то из попаданцев умудрился перенестись даже с гитарой.

  - Давно он здесь? Пришлый? - интересуюсь, подтягивая струны. Колки скрипят, надо поискать, чем смазать. - Ушёл, поди, не меньше года, вон струны как провисли. Жаль, камертона нет.

  - Точно, с год. Сороковник прошёл и решил остаться. Романтика, мол, а дома никто не ждёт...

  Романтика. Кожаные куртки, брошенные в угол... Ка-Эс-Пе-шник или турист. А гитара хорошая, из бывшего ГДР. Заглядываю в круглое отверстие, где ещё сохранились остатки фабричной этикетки - так и есть, "Резоната". И ласково оглаживаю корпус.

  - Лак потрескался, - говорю. - Эх, мужики, у вас даже гитары боевые.

  Петруха собирается встрять явно с какой-то пошлостью, но его одёргивают. Всем интересно.

  Господи, ну, как дети малые. Незаметно их рассматриваю. Нет здесь сусальных картинных богатырей с огнём в глазах и седыми растрёпанными бородами. Есть здоровые крепкие ребята, и бритые, и бородатые, от обычных нашенских крепких парней не особо отличающие, разве что плечи немного шире, ростом немного выше, душой попроще, без закидонов и распальцовок. Возрастной диапазон от восемнадцати до сорока-сорока пяти. Отцы и дети.

  И, откровенно говоря, мне они очень нравятся. Со своими строгими моральными устоями, немного смешными мне, как дитяти своего времени. С весёлыми бесенятами в глазах. С уважением ко мне, ба... женщине и окоротом распускающих руки Петрух. Отчего-то мне кажется, что ежели бы я не шарахнула ухажера, ему бы и так недолго пришлось меня лапать. Ладно, Муромцы, спою, чего уж.

  Слушают они заворожённо. А смотрят-то как!

  Я пою казацкие: "Ой, то не вечер, то не вечер!", "Любо, братцы, любо".

  Я пою "Белой акации гроздья душистые".

  Я пою Гамзатовских "Журавлей".

  И случайно вижу Петруху. Одно ухо у него покраснело и заметно оттопырилось, глаза, зелёные, как первый берёзовый лист, наполняются слезами. Какой же ты Аполлон, умиляюсь я, ты самый настоящий Лель, пастушок былинный. Ну, Лелюшка, придётся тебе показать, каково это - растревоженным тобой девкам. А кто не любит слушать про любовь?

  И завожу последнюю.

  ...Ромашки спрятались, поникли лютики...

  Когда застыла я от горьких слов.

  Зачем вы, девочки, красивых любите?

  Непостоянная у них любовь...

  Отец мой очень любил эту песню, хоть и бабскую.

  В отдалении, столика через два, незнакомый златокудрый красавец, разодетый, как английский лорд, строчит карандашиком в книжечку с золотым обрезом. Слова, что ли, записывает? Вскидывает на меня большие голубые глаза и чуть улыбается. А у меня так и проходит тёплая волна по сердцу.

  Да что это со мной сегодня? Что я - как девочка, глаз от мужчин отвести не могу? Не по возрасту, вроде бы...

  - Всё, ребята, - решительно отстраняю инструмент, - хорошего помаленьку. Меня Гала ждёт.

  Петруха срывается с места.

   - Дозволь, провожу. Время-то позднее!

  Вопросительно гляжу на Васюту. Он усмехается, косит на Петрухино ухо.

  - Правильно, пусть проводит. Темнеет уже.

  ***

  ...- Что это? - спрашиваю поражённо.

  Хрупкое тельце девочки едва проглядывается сквозь прозрачный кокон. Словно гигантская куколка обмотана толстыми нитями густо-вишнёвого цвета. Поверх кокона иногда простреливают искры.

  Гала почему-то пристально всматривается в меня, прежде чем ответить.

  - Считай, что это аналог барокамеры. Регенерирует она там помаленьку. Посмотрела? Давай, подруга, иди, ко мне придут скоро.

  Я немного шокирована, но успеваю отдать плоскую бутылочку.

  - Васюта просил передать, сказал, тебе для какого-то лекарства нужно.

  Она болезненно морщится.

  - Благодари. Скажи - вовремя. И послушай...

  Она отводит глаза.

  - Дня три ко мне не приходи, - говорит сухо. - Депрессняк у меня. Не хочу никому на глаза показываться и видеть никого не хочу, иначе наговорю лишнего. Поняла?