И Аз воздам

— Да мы и сами не дадим. Не на таковских напали.

— Ты совсем взрослая стала, пушинка моя!

Шаховская вытерла слёзы. И вовремя — в комнату вошёл умытый и причёсанный Вартбург. Увидев красиво и обильно накрытый стол в неподдельном восхищении ахнул, развёл руками:

— Мой Бог я, наверное, имею счастье, попасть на пир в раю вместе с прекрасными ангелами. Это есть просто удивительно!

ГДЕ ТУТ ГРАФЬЯ ОШИВАЮТСЯ?

— Просто удивительно, сколько они там телятся! — с сердцем сказал Вилор в спину жене, угощавшейся за столом чаем и печеньем. — Просто умереть — не встать, ну — работнички! — Я ж ещё час назад бдительно сигнализировал о шпионском логове, а они всё валандаются где-то.

Глафира, не поворачиваясь, покивала согласно, что-то гмыкнула. Евсеев решил повысить накал обличения:

— Так ведь и ненаглядную мировую революцию проспим к едреней матери!

И тотчас, будто опровергая его необоснованную критику, зазвенел звонок в прихожей. Евсеев бегом кинулся открывать. Вошли трое в форменных чёрных шинелях.

— Где тут графья ошиваются? Не ты, случаем? — нехотя пошутил старший с квадратиком в стреловидных петлицах. Но Вилор шутки не принял.

— Я, дорогой товарищ, графьёв и прочих баронов давил собственными руками на дымных фронтах гражданской, двух ранений имею.

Насчёт дымных фронтов Вилор, скажем так, несколько преувеличил. В гражданскую он был комендантом редакции армейской газеты, оттого в речь его намертво въелись затрёпанные газетные клише. И передовая обходилась без него, но ранения действительно были. Оба — пониже спины. Получил их товарищ Евсеев, когда героически, но, не чуя под собой ног, отступал от прорвавшегося разъезда казаков.

— Ты не обижайся, товарищ, — сказал старший, — шуткую я. — Так куда идти-то?

— Да вот они, все тут, в гнилом своём гнезде, — Вилор показал на закрытую дверь Шаховской. — Пируют, контрики, рябчиков с ананасами жрут и шампанским заливают.

— Кучеряво живут графья, — констатировал старший, без стука распахнул дверь.

Милиционеры, вытащив наганы, вломились внутрь. В комнате вскрикнули. Кричала тётушка, ей живо вспомнились чекистские визиты десятилетней давности. Вартбурги остались спокойны, вопросительно смотрели на ворвавшихся.

— Ну, кто тут граф? — спросил старший, ни к кому особенно не обращаясь.

— Это есть я, — сказал, поднимаясь, Вартбург.

— Тааак, — констатировал старший, — граф, значит? И откуда мы нарисовались?

— Нарисовались?

— Откуда прибыл, спрашиваю.

— Из Германии.

— Таак, — ещё раз протянул старший. — И по каким-таким делам?

— Этого я сказать не могу, прошу понять, пожалуйста.

— Тааак, — в третий раз сказал старший. — Тогда в отделении будем выяснять. Одевайся.

— Позвольте, а на каком основании вы арестовываете моего мужа? — Мария повысила голос, смотрела требовательно. — У вас должен быть на это какой-то документ.

— Мы его не арестовываем, а задерживаем до выяснения личности и прочего — основания у нас есть, — снисходительно разъяснил старший. — А ты, значит, тоже граф? И документы имеются?

— Имеются. Только попрошу не тыкать. Поскольку я жена господина Вартбурга, то являюсь графиней, по рождению — княгиня Шаховская.

— Вот оно как! — удивился милиционер. — Да тут целый выводок буржуев. А ты, тётка… то есть, вы, тётка, граф или князь? — обратился он к Шаховской.

— Я — княгиня, — опасливо, но не теряя достоинства ответила та.

— Прямо и боюсь вас потревожить, ваше сиятельство, но позвольте и ваши документики.

Александра Александровна подошла к комоду, достала бумаги, перетянутые резинкой. Старший принялся за чтение.

— Выходит, вы у нас, гражданка Шаховская, находишься под охраной советской власти, — сказал он, возвращая бумаги. — Муж ваш, значит, учебники истории писал. То-то, я слышу, фамилия знакомая. Учился, знаю. Ладно, живи покуда. А вы, — повернулся к Вартбургам, — собирайтесь, поедете с нами.

Мария выступила вперёд, готовая протестовать, но граф мягко взял её за руку, сказал по-немецки:

— Не стоит, Мари. Всё будет хорошо, всё выяснится.

Мария шагнула к нему, прижалась, к тётушке обратилась по-французски:

— У меня в сумочке — визитная карточка. Владимир Игнатьев. Сейчас же позвони ему, сейчас же. Объясни всё.

— А ну, прекратить не наш базар, — прикрикнул милиционер. — Говорить только на русском. И тогда, когда я разрешу. Одевайтесь, графья недорезаные!

В коридоре процессию встретил радостный Евссев. Пританцовывал даже. Так и проводил до двери, пританцовывая. Обернулся к Шаховской:

— Взяли голубчиков, не успели подорвать могущество родной Республики Советов. Вот жаль только, что тебя не взяли. Это они в гуще страстной работы недоработали. Ничего — доработают, придёт и твой черёд.

— Вилор Ананьевич, мне нужно срочно позвонить, — сказала княгиня, пропустив его угрозы мимо ушей. — Принесите, пожалуйста, телефон. Вот вам 15 копеек.

— Революция не продаётся, — гордо ответил Евсеев, отвёл протянутую ему руку. — За пятиалтынный яйцами вон позвони об угол, — хихикнул довольный собой. — Если найдёшь их у себя.