И будут люди

— Может, вы зайдете в дом? — наконец произносит она. — Я сейчас открою ворота.

— Не надо. Пусть Таня выйдет, она, если захочет, и ворота откроет…

Олеся смущенно переступала с ноги на ногу, а потом пошла в дом.

Таня долго не появлялась. У Оксена даже ноги заболели стоять, когда вдруг широко открылась дверь и вышел Федор.

— А-а, зятек дорогой! Что же ты стоишь, как засватанный?

Вот кому ни печали, ни слез! И годы не годы. Такой же, как и был, нисколько не изменился: румянец во всю щеку, веселая улыбка, блестящие зубы под шелковистыми усами. Подошел, широко открыл ворота, стал сбоку, как нарисованный: сатиновая сорочка чуть не треснет на груди, новые галифе из синей диагонали, черные блестящие хромовые сапоги, воронова крыла шевелюра, черные веселые глаза под еще более черными густыми бровями. А губы сочные, красные, так и бьют в глаза, так и просят поцелуя!

— Я к Тане… — начал было Оксен, но Федор разве даст тебе слово сказать!

— А мы что, не родственники?.. Ну, здоров, здоров, давай твою натруженную руку! — Да хлоп изо всей силы по ладони Оксена. Ну, ей-богу же, точно цыган на ярмарке, продающий коня.

Еще и обнял — дохнул на Оксена тем, после чего хорошему христианину всегда хочется закусить.

— Заходи, брат, заводи свою клячу!

Что Оксену оставалось делать? Не ссориться же ему с этим баламутом! Распряг Мушку, зашел в дом. Еще у порога снял картуз, поискал глазами иконы, но их не было. На их месте висел большой портрет какого-то бородатого мужчины, сердито смотревшего на него.

Оксену даже не по себе стало, он уж и не рад, что зашел, ему хотелось повернуться и выйти во двор, там подождать жену, так Федор не отходит от него, берет под руку и тащит к столу.

— А ну-ка, садись, дорогой гость! — И крикнул в полуоткрытую дверь соседней комнаты: — Мама, дайте-ка нам чего-нибудь перекусить! — А потом обращается к невидимой Олесе: — Жена, тащи сюда ту бутылку, которую вчера спрятала от меня!

«Командует, как у себя в милиции. Ох грехи наши, грехи! — украдкой крестится Оксен и садится к столу, словно под виселицу. — Помяни, господи, царя Давида и всю кротость его!..»

Мать Тани принесла сковородку с яичницей. Она привычно стонала, трясла седой головой, шаркала опухшими, налитыми тяжелой водой ногами.

— Ох!.. Ох!.. Здравствуй, Оксен!

Тот быстро вскочил из-за стола, почтительно поцеловал набрякшую, посиневшую руку, справился о здоровье матушки.

— Какое уж там здоровье! Отвернулся от меня бог, не хочет принимать к себе… Охо-хо-хо!..

Да и пошлепала из комнаты. О Тане — ни слова.

Вошла раскрасневшаяся Олеся, ласково улыбнулась брату, поставила на стол литровую бутылку водки, две рюмки. И тоже ни слова о Тане! Словно ее тут и не было. Будто ее тут и не знают.

Оксен сидит тревожно-напряженный, прислушивается, ждет: вот-вот послышатся торопливые шаги жены — она ведь всегда ходила так, словно куда-то опаздывала, — смотрит то на одну дверь, то на вторую, а Федор уже наполняет рюмки.

— Твое здоровье, дружище!

— Так, может, ты и Олесе нальешь, — беспомощно озирается Оксен. — Да и… Таню позовите…

— Еще что выдумал — баб сюда звать, только харч переводить! — возразил Федор. — Да пей, не принюхивайся, она не отравлена!

Хочешь не хочешь, а пить надо.

По всему телу разлилось тепло, зашумело в голове, легкой дымкой тумана окутались окружающие вещи. А Федор уже наливал по второй, потому что кто после первой закусывает, того когда-то посылали овечий помет грызть.

Оксен уже не отказывался: знал, что ничего не поможет. Покорно выпил и вторую рюмку, схватил вилку, стал есть яичницу, выбирать подрумяненные кусочки сала. Больше смерти боялся опьянеть: что же он тогда будет делать, когда выйдет Таня. Но Таня не появлялась. Вместо нее Федор обнимал Оксена, склоняя к нему свое красное лицо.

— Послушай, братуха, что я тебе посоветую: плюнь ты на Таньку!

— Как это плюнуть? Что вы говорите, Федор?

— А вот так! — плюнул Федор на пол и растер сапогом. — Плюнь, разотри и забудь! Она не для тебя.

— Как это не для меня? — пробует Оксен освободиться из объятий Федора. — Если она мне богом дана…

— Эх, каким там богом! Разве жен бог дает? Черт, а не бог сватает их нам. Да и не такую тебе жену надо, Оксен. Ты «Декамерона» читал?

— Как не такую? — со стоном произнес Оксен. — Что вы, Федор, говорите!

— Есть такая умная книга «Де-ка-ме-рон», — продолжает свое Федор. — Считай, как Библия. Вот там написано, какая тебе жена нужна. Чтобы ночь с ней переспал, а утром прицепил хвост. — да в плуг. Ночью — жена, днем — кобыла…

— Свя-свят-свят! — испуганно крестится Оксен, услышав такие нечестивые слова.

— И не жди, и не надейся, она не выйдет к тебе. Так что забудь, мил человек, и дорожку к ней…

Только теперь понял Оксен, почему такой растерянной была Олеся, почему избегала встречаться с ним взглядом Танина мать. Жгучей отравой разлилась по телу выпитая водка, сдавила, скрутила так, что он не мог ни вздохнуть, ни застонать.

— Чего ты так побледнел? — даже испугался Федор. — Может, выпьешь воды? Олеся, подай-ка воды!