И будут люди

Городок, куда приехал Светличный, больше походил на большое село. По центральной немощеной улице густо и привольно стлался спорыш, озабоченно рылись куры, перекликались между собой сидевшие на высоких плетнях голосистые петухи. Изредка медленно проезжала телега, а то и арба с впряженными в нее волами, так же медленно тянулось здесь время, увязая в осенних непролазных лужах, плутаясь зимой в высоких снежных сугробах, а летом дремля в тени, спрятавшись от жгучего солнца.

Сонную тишину местечка будоражил раз или два в день старый райисполкомовский «фордик» — ветеран еще империалистической войны, латаный-перелатанный, паяный-перепаянный. Надрывно кашляя слабосильным моторчиком, конвульсивно вздрагивая расшатанным кузовом, автомобиль тащил за собой тучу такого густого, такого едкого дыма, что люди бросались от него врассыпную, а кто зазевается и вдохнет этого дыма, будет чихать потом до изнеможения. Как только показывался тарахтевший «фордик», почти из каждого двора выбегали собаки, и под их лай, под кудахтанье и визг катился этот механический старикан по улице, к превеликому удовольствию детворы.

С председателем исполкома райсовета, низким и коренастым мужчиной, Светличный быстро нашел общий язык: всю гражданскую войну он прошел с Буденным. Об этом свидетельствовали роскошные кавалерийские усы на круглом, точно арбуз, лице, широкий шрам от шляхетского палаша вдоль лба и горячая, которая не остынет до гроба, любовь к лошадям. Поэтому председатель никогда не ездил на «фордике», а держал рысака и, когда узнал, что Светличный тоже воевал у Буденного, не утерпел, повел гостя в конюшню, чтобы похвастаться конем.

Конь и в самом деле был породистый, чистокровный дончак.

— А ты на грудь, на грудь взгляни! — расхваливал председатель, не отрывая влюбленных глаз от рысака. — А бабки… Потрогай-ка бабки!

У Федька и так разгорелись глаза, он все поглаживал коня по горячей, вздрагивающей коже.

— Вот такого бы рысачка иметь!

Председатель, натешившись конем, наконец повел Светличного к себе в кабинет.

— Знаю, все знаю, — остановил Федька, когда тот стал рассказывать, что вынудило его искать работу. — Ты лучше вот что скажи: гасил когда-нибудь пожары?

— Нет, только поджигал, — искренне признался Федько.

— Ну, и гасить научишься! — сделал категорический вывод председатель. — Раз в лошадях знаешь толк, то и неплохим пожарником будешь! Что главное в пожарном деле? Чтобы лошади исправные были! А наш пентюх довел их до того, что они падать стали. Уже, бывало, и догорит, а они все не едут… Всю команду, паразит, распустил! Давай бери их, сукиных сынов, в руки! — напутствовал председатель Светличного. — Ну, я не прощаюсь, ночевать будешь у меня. Пока подберем тебе квартиру.

Еще издали увидел Федько высокую каланчу, и чем ближе он подходил к ней, тем больше нарастало в нем ощущение, что на ней чего-то не хватает. Наконец понял: пожарника. Каланча стояла посреди пустынного двора, нигде ни души. Справа — огромный сарай с большими двустворчатыми дверьми, за сараем — конюшня, а слева — небольшой приземистый домик с облупившейся штукатуркой. Федько прошел в открытые настежь ворота, которые вряд ли когда-нибудь закрывались, направился к дому.

В просторной комнате висел сизый табачный дым. На полу валялись прелая солома, клочки грязной бумаги, какие-то тряпки, а за столом у окна сидели четверо здоровенных мужчин и резались в подкидного дурака. Они так и замерли, увидев незнакомого человека в кожанке, в блестящих хромовых сапогах. Светличный же, подойдя к столу, протянул руку к рыжему, как огонь, парню, который в это время тасовал засаленные карты, и вместо приветствия кратко приказал:

— А ну-ка, сдай и мне!

— Кто вы будете?

— Сдавай, сдавай, потом скажу!

Выиграл. Сдали второй раз — снова оставил рыжего в дураках. Потом собрал карты, порвал их и выбросил в помойное ведро.

— Вот так! Не умеете играть — нечего и браться! — И снова подсел к столу. — Как же вы, хлопцы, дошли до жизни такой? Грязно, запущенно, хороший хозяин и свинью постыдился бы тут держать.

— Мы не свиньи, — обиделся один из пожарников.

А второй спросил:

— Кто вы будете?

— Буду вашим начальником, — ответил Светличный. И уже иным, категорическим тоном: — А ну-ка, соберите мне всю команду! Да чтобы одна нога там, вторая тут! Даю пятнадцать минут.

Не пятнадцать минут, более двух часов прождал Федько, пока собрались все двенадцать пожарников. То искали Миколу, то не было Василя и Микиты; даже дома не знали, куда они ушли.

— А если где-то загорится? — сердито отчитывал их Светличный, когда наконец все собрались.

Те виновато молчали.

Светличный походил-походил, потом приказал:

— Надеть форму!

Пожарники побежали к сараю. Выскакивали оттуда в касках, в брезентовых робах, на ходу подпоясывались широкими брезентовыми ремнями с медными пряжками. Снова построились, ели глазами начальство.

Федько снял с головы крайнего пожарника шлем, брезгливо ткнул пальцем в потемневшую, позеленевшую медь:

— А это что?

— Шлем.