И будут люди

— Сделаем, хлопцы, будем с лошадьми, — закончил Светличный. — А не сделаем — до скончания века на этих смертниках ползать будем.

Ночью тревожно забил колокол. Поплыл над сонным городком, докатился до дома председателя.

Наконец-то!

Федько, который до сих пор не сомкнул глаз, вскочил, куртку на плечи — и на половину хозяина:

— Николай Филиппович, тревога!

Могучий храп оборвался, круглая голова поднялась от подушки.

— Что?.. А?..

— Горим, Николай Филиппович! — закричал Федько, и, словно в подтверждение его слов, по комнате запрыгал, заметался по полу и стенам кровавый отблеск.

Николая Филипповича точно ветром сдуло с постели, Скакал на одной ноге, матерился, потому что вторая никак не проходила в штанину, хотя тянул ее, даже материя трещала, пока Федько не предупредил:

— Так это же вы сорочку схватили!

— А ч-черт!..

И уже Светличному:

— Беги! Гаси!..

Федько вышел из дома, остановился на пороге. Ярко и весело горел старый сарайчик, примостившийся в глубине двора. Слышно было, как трещала солома и от каланчи доносился беспрерывный тревожный звон: бом, бом, бом! В соседних дворах уже хлопали двери, доносились встревоженные голоса, залаяли собаки.

С ведром в руке выбежал и Николай Филиппович. Следом за ним с узлом на плечах жена. Посмотрел бессмысленными глазами на Федора, спросил:

— Что горит?

Федько попятился назад, чтобы лучше было видно, и в глазах Николая Филипповича запрыгали огненные зайчики.

— Чего же ты, ирод, стоишь?! — набросился он на Светличного. — Беги за ведром!

Соскочил с крыльца, побежал к сарайчику, проливая воду, плеснул изо всей силы из ведра. В ответ пламя брызнуло искрами, осыпав его с ног до головы, и Николай Филиппович запрыгал, матерясь и вытряхивая что-то из-под сорочки.

Светличный вынес из сеней еще одно ведро, неторопливо пошел к колодцу.

— Все равно не поможет, — сказал он председателю, который тащил воду, пыхтя, как паровоз. — Это все равно что чайной ложкой гасить в печи… Наше счастье, что сарай стоит вдали от дома и ветра нет, а то вмиг бы загорелось…

Николай Филиппович швырнул ведро, сердито закричал на Федька:

— Пожарник, так твою перетак!.. Где твоя чертова команда?

— А вы что, не слышите? — кивнул Федько в сторону беспрерывного звона. — Команда приедет… если лошади дотащат…

Сбежались люди. С ведрами, топорами, вилами. К охваченному пламенем сарайчику уже нельзя было и подступить, поэтому полезли на дом, стали на всякий случай поливать водой крышу. Николай Филиппович уже не бегал, стоял, широко расставив ноги, смотрел, как огонь пожирает строение.

Когда уже провалилась крыша и стали рушиться стены, во двор вбежала пожарная команда. Именно вбежала, а не въехала, потому что вместо лошадей, впрягшись в оглобли, воз катили пожарники.

— А где кони? — бросился к ним Федор.

Рыжий Панченко, бросив дышло, громко, чтобы услышали все, а прежде всего председатель ответил:

— Кони не довезли, на полпути попа́дали, товарищ начальник!

— Ага, — бросил красноречивый взгляд на Николая Филипповича Светличный.

Тот только крякнул. Не проронил больше ни слова, глядел, словно посторонний, как командует своими бойцами Светличный. Только потом, когда растащили в стороны обгоревшие стены и залили их водой, когда с бессильным шипением погас огонь, когда пожарники выкатили свой выезд из двора и разошлись люди, Николай Филиппович сказал, перед тем как лечь спать:

— Ты вот что… Напомнишь мне завтра — напишу тебе бумагу о конях. Оно и в самом деле того… Что зубы скалишь?

— Я не скалю, Николай Филиппович.

— То-то же, что Николай Филиппович… Уж очень вы все разумными стали, грамотные… Управы на вас не найдешь…

— Будут еще какие-нибудь указания, Николай Филиппович? — почтительно спросил Светличный.

— Иди уже спать… пожарный начальник.

Пройдя к себе в комнату, Федько лег, но долго не мог уснуть: вспомнил, как прыгал по комнате председатель, засунув ногу в рукав сорочки, и затрясся от беззвучного смеха.

Позже, когда Светличный вернулся с двумя парами коней, Николай Филиппович, в круглую голову которого закралось, по-видимому, подозрение, встретил вечером Федька и стал допытываться:

— Признайся: твои подожгли? Им ничего не будет, ты только признайся.

Но Федько тоже не лыком шит. Глядя прямо в глаза председателю честнейшим взглядом, обиженно ответил:

— Что вы, Николай Филиппович! Как вы могли такое подумать!

— Ну, хорошо… Ну, иди. Только теперь держись: прозеваешь пожар — шкуру спущу!

Федько сам с нетерпением ждал такой оказии. Днем и ночью стоял на каланче дежурный, напрасно вглядываясь в даль, и Светличный, идя на службу, каждый раз с надеждой поглядывал вверх. Но колокол молчал. Молчал, словно насмехался над ним. А в конюшне били копытами застоявшиеся кони.

Ему уже ночью снились пожары. Черные, как сажа, кони, огненные, развевающиеся на ветру гривы. Бешеный стук копыт…

Но пожаров не было. Не было, хоть бери и поджигай.