И будут люди

Стояла на низком травянистом берегу, у самой воды, которая, холодная, густая, медленно текла мимо, и чувствовала, как что-то тянет ее в эту глубину, подталкивает мягкими ладонями, украдчиво нашептывает в ухо: «Ну, ну, всего лишь один шаг — и все кончится!..» И Тане уже кажется, что сам берег начинает оседать под ней, вот-вот обрушится и вместе с нею рухнет в воду.

«А как же Андрейко?..»

Все еще не в силах оторвать взгляд от черной гипнотизирующей поверхности, Таня отступает назад шаг, второй, третий… Глаза у нее болезненно расширены, в черных зрачках светится страх и тревога. И когда наконец она оторвалась, повернулась спиной к реке — побежала, задыхаясь от жалости к сыну.

До вечера не отпускала его от себя. Была с ним нежна, как никогда. И когда улеглась спать, положила его рядом с собой.

— Мамочка, ты замерзла? — спросил Андрейко.

— Ничего, Андрейко, спи, — ласкала его Таня, сдерживая нервную дрожь: перед глазами снова выплыла река, темная, холодная, и мягкие ладони, которые неотступно толкали ее в спину.

Андрейко, прижавшись к матери, уснул. Таня долго не спала, думая о том, как жить дальше. Оставалось одно — искать работу. Где-нибудь, какую-нибудь, лишь бы только удержаться, не опуститься на дно.

В поисках работы прошел не один день. Таня уходила из дома утром, обходила учреждение за учреждением, высиживала долгие часы, ожидая, пока ее примут.

Иногда обещали принять ее на работу, предлагали написать заявление. Но когда узнавали, что она сестра Светличного, дочь попа, бывшая жена кулака — прямо-таки словно специально подобранный букет! — тотчас возвращали заявление. Иногда резали святую правду в глаза, иногда отказывали в более вежливой форме. Но от этого Тане было не легче.

Встреча с Ольгой произошла совсем неожиданно. Если бы Таня немного задержалась в тот день дома, неизвестно, как сложилась бы ее дальнейшая судьба. А так будто кто-то торопил ее поскорее выйти из дому. Вот и говорите после этого, что нет бога на небе! Он все-таки есть, только по-разному его называют: кто — богом, кто — удачей, кто — счастливым случаем.

— Таня, здравствуйте!

Таня даже вздрогнула от неожиданности — перед ней стояла товарищ Ольга. В сапожках, в кожаной куртке, в красном платке. Краснощекое лицо ее пышет здоровьем, жизнерадостностью.

Подает крепкую руку, весело спрашивает:

— Как живется?

— Плохо живется! — грустно улыбается Таня. — Вот… вычистили… хожу, работу ищу…

И тут же отворачивается, пряча от товарища Ольги непрошеные слезы.

— Постойте, постойте! Как это — вычистили?

Товарищ Ольга берет Таню под руку.

— А ну-ка, рассказывайте все!

Слушала Таню, все больше и больше хмурясь. Наконец не выдержала:

— И вы смирились с этим? Так безропотно и ушли?

— А что я должна была делать?

— Ладно, — сказала товарищ Ольга. — Выгнали — плакать не будем! Пойдете ко мне учительницей. Завтра утром заеду, заберу вас с собой… Где живете?

— Вот по этой улице, третий дом… — ответила растерянно Таня, все еще не веря неожиданному счастью.

И уже тогда, как товарищ Ольга ушла, вспомнила, что даже не поблагодарила ее, стояла дура дурой. Что она подумает о ней?

«Господи, хотя бы скорее наступило утро!..

А что, если она раздумает? Или ей не удастся добиться назначения?..

Нет, только не это! Что угодно, только не это!»

Вбежала в комнату, словно пьяная.

— Мама, я буду работать учительницей!

Не дождалась, что ответит пораженная мать, побежала в другую комнату, схватила сына на руки.

— Андрейко, твоя мама будет учительницей!

И только тогда, когда вернулась с сыном в кухню и снова увидела мать, сиротливо сидящую на скамейке, только тогда подумала Таня о том, что она из-за этой неожиданной радости совсем забыла о матери, которая сидит одна, немощная, хилая, подточенная болезнями и старостью, одинокая, кажется всеми забытая, даже родными детьми. Таня знает определенно, что она ни за что не поедет с ней, не бросит своего дома, в котором — вся ее жизнь, все ее воспоминания: и отец, и дети, и собственная, им отданная, молодость.

— Мама! — умоляюще просит Таня. — Поедемте со мной, мама!

Мать поднимает на нее выцветшие глаза, качает белой головой.

— Поезжай уж, доченька, сама…

И как ее ни уговаривала Таня, твердила одно:

— Как же я его одного… покину?

Могильной скорбью веет от ее слов, покорной печалью человека, который уже наполовину расстался с жизнью, не знает, кто ему ближе — эти, которые находятся рядом с ним, или те, кто лежат в могилах…

— Бери Андрейка, и пускай тебе бог поможет…

Тогда Таня договаривается с ней о другом. Хорошо, пусть мама остается, а она будет как можно чаще наведываться к ней. И еще одна просьба…

— Какая, детка моя, у тебя просьба?

Таня договорится с соседкой, чтобы та хотя бы раз в два дня приходила помочь ей.

— Зачем мне эта помощь? — пытается возразить мать.

Но Таня настаивает на своем. Тут уж она не уступит ей. Не хочет мать ехать с ней — это ее воля, но она ни за что не оставит ее без присмотра.

— Ну, хорошо, — устало соглашается мать. — Ты, дочь, собиралась бы понемногу. А то заедут, а ты не готова…