...и чуть впереди

— Чего ты, — бубнит он, — я ж только так…

Остальные девочки были для Маши пока что только неопределенным, разноцветным и изменчивым пятном. Она очень радовалась, когда Виктор Михалыч, освободившись от своих футбольных дел, брал девочек на себя. Им было, наверно, проще и приятнее с Виктором Михалычем, а Маша могла быть спокойна.

С Женькой Лобановым выход тоже вроде был найден. Внешне Маша ответила равнодушием на его полное равнодушие к себе. Он говорил:

— А я не хочу со всеми в лес.

— Хорошо, — отвечала Маша. — Пойди к Виктору Михайловичу и оставайся с ним в лагере. За территорию ни шагу, ясно?

— Ясно.

Надеяться на его слово, кажется, было можно.

Все готовились к дружинному сбору, пели.

— Я не умею петь. Можно, я пойду в библиотеку?

— Пожалуйста, — не моргнув глазом отвечала Маша.

— Мне неинтересно, когда вы читаете. Можно, я пойду играть в пинг-понг?

— Иди.

Все чаще замечала Маша, что лицо его при этом становится удивленным. Он как будто испытывал ее терпение. Но тут уж она была настороже. «Не доведешь», — сказала она себе. Чего-чего, а упрямства Маше всегда хватало. Он, кажется, поверил, что ей так же наплевать на него, как ему на нее.

Если б он только знал, насколько это не так! Если б он только знал, как она старается, чтобы на лице его промелькнул интерес, чтоб он пошел вместе со всеми и рассмеялся вместе со всеми. Иногда ей казалось, что в последнее время она вообще все делает для того, чтобы завоевать этого мальчишку. Это было трудно, ужасно трудно, но именно трудное Маша всегда и любила.

Однажды она его застала за одним из павильонов, когда он курил.

— Куришь? — спросила Маша.

— Курю.

— Давно?

— С пяти лет. — Он даже не попытался спрятать сигарету за спину.

Прочесть лекцию, пригрозить? Но чем пригрозить? Наказанием? Не тот случай. Просто еще больше озлобится, вот и все. Равнодушно повернуться и уйти? Посмеяться, подразнить?

Нет, здесь все эти средства не подходили.

— Понимаешь, — сказала Маша, пытаясь не сфальшивить ни внутренне, ни интонацией, — я не хочу, чтобы другие знали, что ты куришь.

— Начальства боитесь?

— Начальства мне бояться нечего. Влетит не мне, а тебе. Я говорю про ребят.

— Почему?

— Потому что я не хочу, чтобы все росли такими низкорослыми замухрышками, как ты, — думая над каждым, пусть жестоким словом, ответила она. Она впервые в жизни говорила такую жестокость, хотя внутри по-прежнему не могла ненавидеть этого мальчишку. — Когда уйдем на прогулку, ты ведь с нами не пойдешь, да?

— Ну.

— Возьмешь ключ от моей комнаты и будешь курить там.

Педагогично или непедагогично то, что она сказала, и какие это принесет результаты, Маша не знала.

— Ты обещаешь, что будешь курить только в моей комнате?

— Пожалуйста, — усмехнулся он.

Ключа от Машиной комнаты он так ни разу и не попросил, но она была почему-то уверена, что и обещание свое он сдержал. Вполне вероятно, что тогда он курил первую в своей жизни сигарету.

Еще Маша заметила, что иногда он ждет, чтобы она стала его уговаривать пойти вместе со всеми на прогулку или там принять участие в подготовке к сбору. Но уступить ему она почему-то не могла.

Глава 2 Этот Женка Лобанов

А Женька действительно ждал, что его начнут уговаривать. Он уже мучился от того, что поставил себя иначе, чем другие.

В лагерь он ехал с уверенностью, что воспитательницей, как и в первую смену, будет Эльза Георгиевна. Он готовил ей самую страшную месть, он был полон предвкушением сладости этой мести. Он просто мечтал увидеть Эльзу Георгиевну.

И вдруг — эта серенькая мышка. Она раздражала его уже тем, что не было причин на нее злиться, тем, что поступки ее логичны и понятны, что ее любят, что она не отдала ни одного дурацкого приказа (она вообще ничего не приказывала, но ее почему-то слушались). Его раздражал ее мягкий взгляд, ласковый голос. Он искал в этой ласковости хотя бы тень заискивания, но не смог найти. Тогда он решил, что она просто хитрая, очень хитрая девица, которую никак не поймаешь на лжи. Он твердил про себя, что такие — самые страшные, что таких надо бояться.

Про себя он давал ей самые обидные клички, ликовал, наблюдая, как она неловка. Иногда его так и подмывало обратить внимание других ребят на эту ее неловкость, подчас даже некрасивость, но для этого он был слишком горд. Да и не по-мужски это было, отец бы не одобрил. Отец говорил, что мужчина может себе позволить все, кроме одного — быть бабой.

Отряд уходил на прогулку, а Женька шлялся по лагерю. Даже старшие ребята — у теннисного стола, у турника — охотно принимали его в свою компанию.

— Лобан, вот мы тут поспорили: у кого скорость больше, у «волги» или у «москвича»…

— Лобан, ты обещал досказать «Монте-Кристо»…

— Лобан, а помнишь про «Пеструю ленту»?..

В конце концов, можно было просто перевестись во второй отряд, ведь уже стукнуло тринадцать. Он так было и решил. Но, после того как вожатая поймала его на курении, почему-то передумал. Наверное, он должен был бы ее возненавидеть, ведь он нарывался на то, чтоб разозлить ее, и достиг своего, она оскорбила его, но… не мог.