И даже небо было нашим

Я схватила ее за ту руку, которая была ближе ко мне, — за правую. И сжала так сильно, что под несколькими слоями ткани чувствовала биение ее пульса; я не хотела причинять ей боль, только не дать ей ускользнуть, как будто правда, которую она отказывалась признать, была привязана к ее телу. Джулиана напрягла мускулы, но не попыталась высвободиться.

— Я вправе знать, — тихо произнесла я.

— Только два раза. В самом начале.

Я отпустила ее руку, откинулась назад.

— А Данко?

Джулиана пожала плечами, это могло означать, что ей теперь нет дела до Данко, или что Данко теперь нет дела до нее, или же что Данко был не в курсе. Но нет: оказалось, что Данко все знал. Это объясняло многое: и его постоянные ссоры с Берном, и, возможно, даже его арест. Главной причиной его разрыва с другом была Джулиана. Судьба олив, применение оружия, даже убийство — все это играло второстепенную роль.

Потом у меня возникло ощущение, которое я испытывала когда-то давно, — что предметы отдаляются от меня, уменьшаясь в размере. Только на этот раз отдалялась я сама, несясь с бешеной скоростью назад, по туннелю, открывшемуся у меня в голове.

— Стой! — крикнула я Джулиане, но она еще несколько секунд продолжала двигаться, и, прежде чем я успела повторить это, у меня из желудка хлынула едкая струя, наполнившая мне рот, но я удержала ее руками. Джулиана застыла на месте. Я открыла дверь и извергла из себя остатки супа, все эти ядовитые грибы.

Она протянула мне платок, я не взяла его, и тогда она положила платок мне на колено. Я вытерла рот, откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза, сердцебиение понемногу утихало. Я кивнула, давая Джулиане понять, что можно ехать дальше. Я почувствовала, как внедорожник вернулся на проезжую часть, как он начал двигаться со все возрастающей скоростью, но я не открыла глаз: не хотелось снова увидеть, что окружающий мир неумолимо отторгает меня.

Через два часа мы подъехали к озеру Мюватн. Небо очистилось, повеяло летом. Из расселины в горе валил густой пар. И здесь тоже чувствовался запах серы, причем сильнее, чем накануне в пансионе.

Мы немного постояли у озера, водная гладь искрилась, там и сям из-под нее выглядывали торфяные островки, поросшие изумрудной травой, некоторые были соединены деревянными мостиками. Дальше виднелись группы домов и лужайка, где паслись лошади. Это место было более привычным и умиротворяющим, чем безлюдные, угрюмые пространства, которые мы пересекали на пути сюда.

Джулиана въехала на парковку на пологом склоне и заглушила мотор.

— Там, внутри, есть купальни, — сказала она.

Я чувствовала себя слабой, отупевшей.

— Мы уже на месте? — спросила я Джулиану.

— Нам надо сменить джип. На этой машине мы не доедем до пещеры.

У нового джипа были гигантские колеса, непропорционально большие по отношению к шасси, как будто кто-то шутки ради надул их сильнее, чем надо: когда я стояла рядом, они доходили мне до плеч. Машина принадлежала какому-то агентству, организующему групповые туры, его название я обнаружила в салоне — то ли Adventure, то ли Outdoor, не помню. Помню только фотографию на машине снаружи: группа туристов во время рафтинга, их улыбающиеся лица в брызгах пены.

Джулиана представила мне нашего гида, Юргена. На вид ему было не больше двадцати пяти, одет он был, несмотря на холод, в рубашку с короткими рукавами, а рукава непромокаемой куртки завязаны вокруг пояса. Они поговорили друг с другом на быстром, отрывистом английском языке, который я была не в состоянии понять. Затем Юрген самым сердечным тоном спросил, есть ли у меня с собой перчатки и какая-нибудь обувь помимо той, что сейчас на мне. Джулиана ответила за меня, сказав, что одолжит мне и то, и другое. С помощью Юргена я взобралась на очень высокую ступеньку джипа, Джулиана следила за этим снизу, а через минуту мы тронулись в путь.

Мы поехали по той же дороге вокруг озера, только в обратном направлении, миновали то место, где свернули на нее с автострады, и через полчаса Юрген направил джип на грунтовую дорогу без указателей. Мы с Джулианой сидели на противоположных рядах сидений. Джип был рассчитан на двенадцать пассажиров, но, кроме нас, в салоне больше никого не было. Я разглядывала пейзаж, начинала уже привыкать к этим просторам и смогла представить себе, что почувствовал Берн, когда впервые ехал по этой земле, какое изумление его охватило, — ведь изумление у него всегда было непомерным. Он искал нечто первозданное. Мне хотелось попросить Джулиану рассказать об этом подробнее, но, если бы она снова заговорила о Берне, я бы не вынесла этого — по крайней мере, в тот момент.