И дети их после них

Затем мужчины обменялись неопределенными новостями: здоровье, дети, семья, все хорошо, да, да, хвала Аллаху! После чего оба согласились, что как это все же глупо – жить в каких-то пяти километрах друг от друга и ни разу не увидеться. Надо, надо что-нибудь такое придумать в ближайшие дни, вместе с остальными – Мишлоном, Розицки, Пелле и братьями Эйзенбергер. Конечно, конечно. Глаза папаши Буали превратились в два темных влажных озера. Патрик больше не тряс его. Напоследок, перед тем как скрыться, старик кивнул Элен. На Антони он не взглянул. Потом отошел в другой конец помещения, где его ждали несколько товарищей. Каждое движение давалось ему с трудом. Он был уже на другом берегу, там, где все замедляется и сокращается, на берегу бессонных ночей и долготерпения.

– Вот бедняга, только посмотри на него, – проговорил Патрик, садясь на свое место. – Вкалывал всю жизнь как вол, и вот результат. Почти полный инвалид, нищенская пенсия. Плюс дети гадят ему как только могут.

При упоминании об этом неблагополучном потомстве живот у Антони скрутило с новой силой. Он не смел поднять глаз на мать. Отец же в приливе великодушия добавил напоследок:

– Вот видишь, проблема совсем не в них. Я таких трудяг никогда не встречал.

За столом напротив собралась небольшая группа иммигрантов из Северной Африки, человек десять, немолодые, скромные, пили «Пикон», как все, но говорить по-французски так до сих пор и не научились. Их женщины остались дома. Никто не обращал на них внимания. Пришли и пришли.

– Ладно, – сказал Патрик, проведя ладонью по столу, – схожу-ка я, пожалуй, в бар. А то тут можно помереть от жажды. Вам чего взять?

Все попросили пива. Отец пошел заказывать: три пива и бутылку «Перье» – для себя. Элен смотрела на него. Ей было жаль всех этих пропавших лет, загубленных гордыней и пьянкой. Она не могла не думать об этом. И вот теперь, после всего, он пьет минералку и хочет отправить ее путешествовать.

Он вернулся к столику, раздал стаканы. Пиво было холодное и очень вкусное. Антони выпил его залпом. Ему стало безумно хорошо.

9

– Знаешь, мне плевать. В любом случае, я не сомневалась.

Стеф лгала. Клем с ней не спорила.

Мотаясь в машине, девушки не могли ни расстаться, ни решить, куда поехать, и потому в конце концов оказались у подножия чугунной Мадонны. Они уселись по-турецки на постаменте и стали пить «Севенап», купленный в супермаркете за площадью Фламан. Гроза своей железной лапой еще сильнее сдавила долину, где валялась все та же россыпь домов, улиц, зданий. Порыжевший свет окрашивал все в огненно-вечерние цвета. Стеф преследовала непреодолимая жажда конца света. Она вздохнула.

– Ты что, дуешься? – спросила Клем.

– Да нет. Говорю тебе, мне наплевать.

Она попыталась убить заползшую ей на плечо букашку, но ей это не удалось. Она чувствовала себя липкой, тяжелой, к тому же у нее болела спина. Она вытянула ноги: ничего, загорелые. И лодыжки у нее красивые. Уже хорошо.

– Сколько раз вы трахались?

– Не знаю, – ответила Клем, глядя куда-то в пространство.

– Слушай, кончай придуриваться. Давай уже…

Клем скорчила смешную рожицу, Стеф состроила гримасу типа «чего уж тут стесняться», и подруга не удержалась от смеха.

– Честно, не помню. Довольно много.

– Ну ты даешь.

– А что ты хочешь? Я же не считала.

– Где это было?

– То есть?

– Ну не на улице же вы трахались. Скажи где.

Уже несколько недель между ними назревала какая-то тайна, и вот десять минут назад этот нарыв лопнул. Обе были смущены, не знали, что делать. Но главное, обе испытывали чувство облегчения.

Стеф чувствовала, что дело неладно. Подружка стала какой-то странной, стоило ее спросить, где она была, как она тут же краснела как рак. Явно какая-то любовная история. И теперь, когда она наконец раскололась, это уже не имело особого значения.

Клем трахалась с Симоном.

Когда Клем ей исповедалась, Стеф ее, разумеется, обругала, сучку такую. Но очень скоро любопытство взяло верх. И теперь обе радовались вновь обретенному равенству, чудесной возможности поделиться друг с другом. Более того – сравнить!

– Ну давай, колись, – не унималась Стеф. – Где ты его трахала?

– Не знаю. Где придется.

– Как это – где придется? Вы к нему домой ходили?

– Раз или два.

– А к тебе?

– Раз или два.

От потрясения глаза у Стеф стали совсем круглые, ее бросило в жар.

– Но не у него в машине все же?

– Не помню.

– Все ты помнишь! – воскликнула Стеф, толкая ее в плечо. – Козлиха!

– Ну лаааадно, о’кей. Раз или два. По-быстрому.

– Так он тебя по-всякому отодрал, выходит, и так, и этак.

– Ну да, блин, выходит, что так, – согласилась Клеманс.

Стеф расхохоталась.

– Суки вы все-таки…

– Знаю… Мне так жаль, – искренне сказала уже прощенная Клем.

Стеф вскочила на ноги. Вся эта история волновала ей кровь и в то же время задевала за живое. Но как все же приятно было купаться в этом новом сообщничестве, понимать друг друга с полуслова. Нет, она больше не могла, ей надо было знать все.

– А сколько времени это продолжалось?

– Не знаю.

– Слушай, хватит, выкладывай.

– Неделю или две.

– Да? Месяцы!

– Ну месяцы, – с притворной грустью согласилась Клем.