И это взойдёт

На дворе стоял апрель, вечер выдался холодным и темным из-за обложивших небо низких облаков. Вокруг панельной многоэтажки Егора бесился безжалостный ветер, беспардонно просовывавший свои ледяные щупальца прямо под мою короткую юбчонку. Я вся посинела, челюсть приходилось придерживать рукой, чтобы она не стучала от холода. С каким удовольствием я бы не стояла здесь, а залезла вместо этого под верблюжье одеяльце с чашкой горячего чая и романом Диккенса «Домби и сын» (его, кстати, необходимо было прочитать по институтской программе в ближайшее время, иначе я рисковала завалить коллоквиум и меня бы не допустили до экзамена). Но я уже пролистала первые страницы этого эпохального литературного произведения и извлекла из него самый главный урок: надо делать усилия! Об этом твердили слабовольной мамаше Домби-младшего все окружающие. Жизнь состоит из усилий. А если ты их не делаешь – то пожалуйста, мы споем грустную прощальную песенку – и вот тебе деревянный гробик в награду за твои вялые труды. В нем в конце концов и оказалась эта неэнергичная, хотя еще очень молодая дамочка. Так-то! Вот что значит избегать усилий!

Поэтому я продолжала топтаться около подъезда на пронизывающем ветру. Усилия были вознаграждены. Кутаясь в шарф и на ходу застегивая куртку, вышел Егор. Точнее говоря, его вытащила на натянутом поводке гигантская щенушка Ириска. Мы поздоровались, я пошла рядом. Егор заметил мои посиневшие плотно сжатые пальцы, которые я запихивала под мышки, чтобы отогреть. Увидев скукожившиеся плечи и висящую на носу сопливую каплю, он остановился. Отпустил собаку. Обнял меня, закрыв собою от пронизывающего ветра. Стал растирать мои ладошки своими – теплыми. Одновременно он беззлобно обзывал меня мучительно нежными дразнилками. Называл «дурындой», «глупышкой», «кракозяброй» и «идиотинкой». Я таяла и заглядывала ему в глаза. Он с чего-то вдруг улыбался – совершенно необъяснимо. Чему тут было радоваться? Абсолютно нечему. Вот всегда он так – лучится и светится, как будто у него каждый день – Новый год и день рождения. Этому умению Егора жить, не помня о тяжелом, сложном и грустном и как будто не замечая его, я особенно завидовала.

Егор согласился прикинуться моим личным шофером и отвезти «начинающего ландшафтного дизайнера» в элитный коттеджный поселок. Он утвердительно закивал сразу, как только я произнесла просьбу.

Выпросив у пары постоянных клиенток оплату вперед за несколько недель, купила в подземном переходе поддельный диплом Тимирязевской академии и сертификат об окончании курсов ландшафтных дизайнеров. В соседнем переходе торговали еще и корочками биологического факультета МГУ, и не безумно дорого, кстати. Но я решила, что это уж слишком роскошно – может, потом, с первого садового гонорара куплю себе такую «обновку». Теперь я чувствовала себя совершенно подготовленной к встрече с заказчиками.

Флора. В чем сила, сестра?

Выехали рано. В машине почти не разговаривали, слушали музыку. Вся она для моего уха, воспитанного на Юре Шатунове и группе «Комбинация», звучала странно. А оттого почти гипнотически. Названия были незнакомы – от Dire Straits до The Cure. Все мне бесконечно нравилось.

Приехали раньше назначенного. Сидели в машине. Я все время рассматривала Егора, но так, чтобы тот этого не замечал, – когда он заправлял за ухо прядь отросших вьющихся волос. Или нащупывал по карманам жвачку. Или рылся в бардачке в поисках новой кассеты. Его изящные пальцы двигались так, будто он не просто брал ими предметы, а поглаживал. Егор гладил все, к чему прикасался, – и руль, и рычаг передач, и конец моего размотавшегося шарфа. Вот он держит в руках кассету, что-то объясняя про новую группу, а сам водит по ней пальцем, бесконечно рисуя восьмерки и обводя повторяющиеся круги. И когда он вставляет эту кассету в магнитолу, я выдыхаю так шумно, что это даже немножко неприлично. Когда он брал мои вещи, я физически чувствовала его тепло, как будто он прикасался не к моей сумочке, а прямо ко мне. Мне так хотелось, чтобы он взял что-то из того, что принадлежит мне. И хотелось стать всем окружающим его миром, чтобы он бесконечно ко мне прикасался. Но он прикасался к чему угодно – даже к подбежавшей к машине бродячей собаке в репьях (и может, даже в лишаях!), но только не ко мне. Когда наши руки случайно соприкасались, нас отбрасывало друг от друга, как от удара током. Зато собаку он потрепал по холке, с легким нажимом прошел по спине, так что в воздух взлетели шерстинки, а собака радостно завиляла хвостом и брякнулась на спину, подставив Егору свое выцветшее, бледное брюхо.

Я посмотрела на часы. Время идти к Эмме. Егор все еще нянчил бродячую собаку, не глядя на меня. Я стояла рядом, переминаясь с ноги на ногу и причмокивая резиновыми сапогами по сочной грязи. Мандраж, гордость за свою предприимчивость, нежность и надежда переполняли меня.

– Пожелай мне удачи, – попросила я.