И это взойдёт

– Уже контейнеры заказывают для личных вещей, – отводя взгляд, подтвердил тот.

– Есть идеи, как это остановить?

Все молчали, перекладывая карандаши и чистые листы бумаги у себя под носом. Боялись. «Почему? Почему эти люди постоянно чего-то боятся? Даже меня, хотя я практически никогда на них не ору. Даже матом никого ни разу не послал, хотя стоило бы, – думал Поленов. – А эти прощелыги ничего не боятся: ни Технопарк кинуть, ни родину, ни рвануть в неизвестность». Борис Максимович недовольно постучал карандашом по столешнице. Все заерзали и начали озираться друг на друга, как будто выискивая подсказки на костюмах соседей.

– Гм… – наконец решил принять огонь на себя заместитель. – Надо встретиться с этими ребятами и обсудить все открыто и конструктивно. Предложить новые условия. Посмотреть, что людей не устраивает и как мы можем это изменить. Наверное, надо как-то полюбовно решать.

– Еще предложения есть? – со скепсисом произнес Поленов в воцарившейся тишине, куда аккуратно упали его слова. – Н-да, лес рук, квадрильон идей. Снова завалить их деньгами и ништяками, это вы предлагаете? Хватит. Такой вариант мы уже проходили и убедились: все, что эти люди умеют, – плюнуть в кормящую их руку. Хватит их гладить. Необязательно все в этой жизни делать полюбовно. Иногда самые замечательные отношения складываются при отсутствии выбора и возможности сбежать. Если резиденты воспользовались деньгами страны для разработки идей, но не хотят здесь работать и платить налоги – удержим силой. Есть у нас возможность запретить им выезд?

– Исходя из имеющегося расклада, юридически у нас такого права нет.

– А фактически?

– Очевидно, можно что-нибудь придумать.

– Так придумайте! – распорядился Поленов и посчитал, что, в принципе, на сегодня он уже очень эффективно поработал и свою задачу как руководителя полностью выполнил. Придал ускорение подчиненным. А дальше пусть выкручиваются сами. Борис Максимович начал вставать из-за стола.

– Например, выезд за границу запрещен людям, имеющим долги перед налоговой или неоплаченные штрафы, – внезапно набрался смелости и вступил в разговор зам зама. – А еще находящимся под следствием или осужденным условно. Не говоря уже о тех, кому дали реальный срок. Эти еще более ограничены в передвижениях.

– Ну во-о-от, видите, всегда же есть варианты, – одобрительно кивнул Поленов. – Работайте! Надо создать прецедент. Образцово-показательный случай, чтобы все о нем говорили, а мы бы всё отрицали. И при этом чтобы все всё правильно поняли, несмотря на наши уверения. Посмотрели-посмотрели и сделали выводы.

Поленов подмигнул инициативному заму зама и в знак поощрения вручил ему карандаш, который за секунду до этого взял со стола совещаний. Перед замом зама стоял целый стакан с точно такими же карандашами, но он так обрадовался награде, как будто его осчастливили орденом или путевкой на Мальдивы.

Флора. В раю

После незадавшегося приема Марина начала попивать. Каждый день она набиралась чуть больше, чем в предыдущий. Как будто до того вечера балансировала на краю обрыва, а тут ее подтолкнули, и она покатилась вниз по кочкам, с каждым оборотом все больше теряя контроль над ситуацией и над собой.

Наши встречи все чаще происходили не в саду, а в ее комнате. Марина полулежала на пышном бескрайнем диване, обложенная скомканными бумажными носовыми платочками и журналами.

– Мне незачем жить! – всплескивала она руками, неуклюже опираясь на проваливающиеся под ее весом подушки.

А в краткие моменты просветления слонялась грустная, пристыженная и еще более удрученная своим состоянием.

– Марина грустит, – как бы между делом заметил БМ, заглянув ко мне как-то вечером после пробежки.

– Абстиненция, – согласно кивнула я.

– Присматривай за ней, – попросил он.

Сама не зная почему, я отнеслась к его просьбе ответственно. Даже взялась таскать Марине по утрам стакан с растворенным шипучим аспирином прямо к постели.

Смешно: я стала при ней кем-то вроде надзирателя. Так сказать, надзирающая за надзирателем, ха-ха. Мы с БМ попеременно следили, чтобы она не ухреначивалась. Я днем, а он – ночью, когда возвращался в усадьбу от своих планетарно важных дел. Поставки алкоголя в усадьбу прекратились, но Марина, похоже, предвидела такой сценарий и успела хорошо запастись.

Мы как будто стали Мариниными родителями, и это сблизило нас еще сильнее. Вечерами, измочаленная надзором за Мариной, ее капризами, нытьем и неуправляемостью, я больше всего ждала момента, когда смогу уткнуться носом в шею БМ и почувствовать, как меня отпускает ответственность. Ощутить, что теперь контроль над ситуацией он берет на себя. А для меня наступает момент, когда мне посочувствуют и пожалеют. Он даже благодарил меня за помощь, что окупало все неловкости дня.

Марине и БМ теперь было мучительно оставаться вдвоем, не вступая в перепалку. Нужен был буфер, заставляющий «держать лицо». И волей-неволей в этой роли выступала я. Теперь мы часто оказывались втроем, и Марину это почему-то устраивало.