И это взойдёт

В кафе, где Антон назначил встречу, я поначалу проскочила мимо него с мыслью «Фу, какая гадость – мужчина-фотомодель! Вредно для мужика рождаться с такой привлекательной внешностью – он же наверняка не умеет делать ничего стоящего». Но обойдя всех не-красавцев, сидевших в кафе, я поняла, что этот представитель подиума и есть мой инженер. Антон был похож на молодого итальянского гангстера из голливудских фильмов: темные волосы были зачесаны назад и блестели от геля. Рукава черной футболки плотно обтягивали накачанные руки – казалось, что если он напряжет мускулы, ткань с треском разойдется. Довершал убийственный эффект взгляд серо-синих глаз – слегка насмешливый, как у веселого, диковатого хаски. Ему было двадцать шесть лет, и в багаже у него имелось незаконченное высшее в каком-то техническом вузе. Надо признаться, что я не очень придирчиво выясняла, насколько хорошо Антон разбирается в создании инженерных сетей и что конкретно он успел изучить в своем институте, прежде чем его отчислили. (Впрочем, он уверял, что вуз бросил сам – какой смысл оканчивать институт, в котором учат тому, как устроены отсталые советские станки? Кому понадобится это знание в новом мире? Да и кому вообще теперь может понадобиться знание о станках – заводы закрываются один за другим?)

Мне оказалось достаточно того, что Антон пообещал без проблем решить все вопросы инженерного устройства сада. И вообще, он – спец на все руки! Чего ему только не доводилось делать – и торговать, и строить, и страховать, и водить. И со всем этим он успешно справлялся. Так сказал тогда Антон и посмотрел мне в глаза честным-честным взглядом.

Томительно жгучим июньским утром я с очень деловым видом сновала по участку среди киргизов, которые вкапывались в землю, готовя траншеи для дренажа. Ночью шел ливень, но к утру от туч не осталось и облачка. Вышло солнце – ясное, могучее, и от земли поднимался пар, будто она только что из бани. Антон, стоя на краю траншеи, втолковывал работникам про ее глубину и необходимый уклон, но, очевидно, взаимопонимания между ними было. В конце концов Антон стянул футболку и сам прыгнул в траншею. «Эмне учун! Муну жасап кереги жок», – загалдели киргизы (после нескольких дней совместного труда я уже начинала понимать их язык и запомнила, что эта фраза выражает что-то вроде недоумения и призыва остановиться – так они кричали, когда я, сдавая задом на своей машине, чуть не свалилась в кювет). Пошуровав лопатой и дав подчиненным мастер-класс, Антон ловко вылез из ямы. Щурясь от солнца, он шумно вдохнул, потянулся и, не надевая футболки, по-кошачьи легко перепрыгнул через траншею. Антон шел на другой конец участка – натягивать направляющие веревки между вбитыми накануне колышками. Хозяйка, сидевшая на крыльце с книжкой, делала вид, что читает, но в непроницаемо-темных стеклах ее солнцезащитных очков отражалась потная загорелая спина Антона. Отвлечь ее внимание смогло только жужжание пчелы, соблазнившейся пахучим букетом черемухи. Хозяйка замахала руками и убежала в дом, а я подумала о Егоре. Что он сейчас делает? Как было бы здорово в такую жару поехать с ним на речку, валяться рядом полураздетыми. Щекотать его шершавой метелочкой тимофеевки. Я нагнулась и сорвала лист мать-и-мачехи, чудом выросшей среди этого апокалипсиса. Пушок на внутренней стороне зеленого сердечка отзывался в руке ощущением тепла, а наружная сторона листа приятно холодила. Я чувствовала себя примерно так же: с одной стороны, приятно разнеженной, разомлевшей на сегодняшнем солнышке, но где-то внутри меня, глубоко-глубоко, постоянно плавала и не таяла большая ледышка и все сжималось от неуверенности и страха. Каждую секунду я опасалась какого-нибудь неожиданного и ужасного происшествия, которое приведет к моему разоблачению и краху. Я приложила мать-и-мачеху к разгоряченному лбу и догнала Антона.

– Может, съездим на речку? Тут недалеко… Искупаемся.

– Если тебя не смутит, что я не взял плавки, – озорно подмигнул он.

Чем ближе мы подъезжали к реке, тем игривее посматривал Антон. На берегу я разделась – черное белье выглядело почти как купальник, поэтому я не смущалась. Долго и осторожно входила в ледяную воду. Антон передумал купаться – он развалился на берегу, раскинув руки, и подставил тело знойным лучам.

Я вылезла из воды замерзшая, в гусиной коже. Соски торчали, а губы посинели. Села на траву обсохнуть, подтянула колени к груди – казалось, так будет теплее. Зацепилась взглядом за трясогузку, которая семенила вдоль берега мелкими шажочками, покачивая черным хвостиком. Вдруг Антон придвинулся, обнял меня сзади и просунул руки мне в чашечки лифчика. Я дернулась, но не сильно. Его руки остались на моей груди. Они были теплыми, а его грудь и живот – вообще горячими, как раскаленная крыша.

– Ух, какая ты холодная, – с каким-то даже восхищением сказал он и поцеловал меня в плечо, а потом чуть выше – в то место за ухом, где начинают расти волосы.