И это взойдёт

Вышла за порог. Ослепленная солнцем, окунулась в летний ветер – теплое дыхание мира, неспешное и ласковое. Меня охватило внезапное чувство беспечной радости, будто я вдруг оправилась от тяжелой болезни, считавшейся неизлечимой. Наверное, ту непрестанную тревогу и напряжение, в которых я жила почти всю жизнь, и в самом деле можно назвать своего рода недугом. Они были со мной так долго, что я уже перестала их замечать. Я болела преувеличенным понятием важности работы: «ты – то, что ты делаешь». И раз ничего не делала, то и ощущала себя пустым местом. А сейчас… сейчас все было иначе. Даже если я буквально сидела, сложив руки, и не думала даже маленькой мыслишки, благодаря мне происходило нечто важное – во мне рос ребенок. Самая значимая работа во вселенной. Наверное, я и прежде могла бы гораздо больше доверять жизни, но была рада и тому, что это чувство открылось мне хотя бы сейчас.

Я дошла до пруда и выплеснула лягушек.

Возвращалась по лесу, негромко напевая. Целый мир тихонько мурлыкал со мной мою песенку. Я просто шагала – никуда не торопясь и не стремясь попасть в какое-то определенное место. Из влажного тенистого ельника меня поманил солнечный свет, кружевной, изрезанный ветками деревьев. Я вышла на поляну, залитую негой праздного летнего полдня. Трепыханье крыльев пчел и стрекоз пронизывало воздух, как электрические разряды. Но вдруг что-то изменилось, будто диснеевский мультфильм о Бэмби переключили на триллер Линча. Перед моими глазами предстал кошмар, о котором я уже успела забыть с того дня, когда попала сюда впервые: чудовищная пародия на альпийскую горку. Я подошла к ней, и внезапно пахнуло холодом, как бывает, когда открывается подпол или вход в подземелье. Клумба будто стала разрастаться, грозясь поглотить собой и эту полянку, и солнечный свет, который на нее проливался. Все вокруг словно начало мертветь и уходить под землю. «Стоп! Спокойно!» – сказала я себе, отступая на шаг. Что меня так испугало? Откуда этот пещерный ужас? И тут же поняла, откуда он. Земля – с ней что-то было не так.

Почва на клумбе проваливалась. Она осела. Так бывает на кладбищах – холмики, даже очень высокие, через год становятся вровень с землей, а потом, если никто не позаботится о могиле, и вовсе ямкой. Земля проваливается первые два года. И в первый год очень много сорняков – как тут. Я знала это, потому что, кроме меня, некому было позаботиться о могилах моих родителей.

Получается, это могила? И она не старше года-двух.

Пятясь, я вернулась в ельник. Ноги подкашивались, и я буквально свалилась на замшелый ствол упавшего дерева, внезапно возникший передо мной, – словно лес, увидев мое состояние, подвинул мне сиденье. Природа приспособлена к нашей слабости не менее, чем к нашей силе.

Кто там похоронен и почему тайно? Жуткий вопрос, но… Что «но»? Мозг лихорадочно искал приемлемый вариант ответа – такой, с которым можно было бы продолжить купаться в беззаботности жаркого полдня. Такой, с которым можно было бы просто продолжать жить. Без ужаса и страха. Может, это собака? Старая любимая собака. Всего лишь. Ну конечно собака. Господи, какое у меня специфическое воображение.

Вдалеке тяжело, со звуком сорвавшихся в пропасть камней, загремел гром. Я встала и поволокла себя в дом. Ноги были такими тяжелыми, что с трудом отрывались от земли и шаркали, оставляя заметные вмятины на травяном ковре.

Часть III. 2014.

Флора. Спячка

В мокрую и блестящую от росы траву уже падали веские, плотные сентябрьские яблоки. Я просыпалась в просторной, согретой солнцем комнате. Распахивала окно, и у меня перехватывало дыхание – от свежего воздуха, от прохладного хрустального света, от желто-зеленого шума. Хотелось, чтобы время остановилось и длилось именно таким – золотым, с тихим звоном высохших листьев и яблочным вкусом на губах. Даже сумерки казались наполненными скрытым, тайным свечением. Казалось, что если ничего не предпринимать и вести себя как прежде, то все и будет по-прежнему. Я замерла, как засыпающая на зиму в оконной раме муха. И тут в это окно постучали.

Поленов в последние недели появлялся нечасто и смотрел как-то немножко сквозь меня – не то в свое светлое будущее, не то в прошлое, которое, по-видимому, тоже было вполне лучезарным. А в этот раз он посмотрел прямо на меня. И еще раз на меня. Я сидела на кровати, кутаясь в плед. БМ вошел и сел в кресло. Я видела лишь его силуэт, выделявшийся на фоне окна, за которым опускались волглые сентябрьские сумерки.

– Встань, – попросил он.

Я продолжала сидеть.

– Пожалуйста, – добавил он.

Я нехотя вылезла из-под пледа.

– Разденься полностью, – сказал он.

Я через голову стянула просторный, мешковатый свитер.

Живот хотя еще и едва наметился, но уже говорил сам за себя.

– Чей? – удивленно спросил он.

– Мой. И твой.

– Блин! – он схватился за голову. – Я просил тебя об этом? Все вытворяют, что хотят.

– Что теперь будет? – обмирая, спросила я.

– Какой срок? Аборт еще успеваешь сделать? – по-деловому спросил он.

– Срок уже большой.