О подробностях путешествия сообщу изустно, при свидании — вообще оно скучно и трудно, но встречалось кое-что смешное и забавное, и нередко приводило на память Гоголя. В Переяславле я мог бы сыграть роль Ревизора — там ожидали генерал-губернаторского чиновника, и меня приняли за него; сам городничий явился ко мне в полном облачении, но я удовольствовался тем, что нещадно обобрал архиерейский хор…
…Несмотря на все неприятности пути, я благословлял судьбу за это путешествие, оно меня образумило — я буду другой человек — не сумасшедший[2] автор музыки, а отличный и исправный чиновник. Каждый час я более сдружаюсь с своей должностью, и еще раз повторяю, в скором времени буду знать все требуемое в точности.
Это несчастнейшая эпоха в жизни Глинки… Он принялся за дело с душевным рвением… Я наслаждался, слушая плоды его занятий; он всегда говорил, что ему большое наслаждение заниматься этим предметом, ибо уповает на то, что окажет услугу отечеству… но бездарный и завистливый музыкант… А. Ф. Львов, терзаемый своей ничтожностью перед светлым гением Глинки — не мог переварить своей жизни и начал делать, как начальник, разные пакости Михайле Ивановичу, который был слишком благородных чувств, чтобы все это терпеть, а потому и удалился от своей службы в капелле.
В продолжении всего 1839 года я за оперу не принимался…
…Как я ни ценю дарования Кукольника, но остаюсь при прежнем о нем мнении: он литератор, а не поэт, стих его вообще слишком тяжел и не грациозен после Пушкина, Батюшкова и других…
…Я теперь принимаюсь за альбом… в нем будет 12 пьеб моего сочинения, из них готовы уже 10, надеюсь, что и за остальными дело не станет. Эти мелкие, по-видимому, безвредные произведения, однако ж мешают мне продолжать Руслана, и, не скрою от тебя, нередко грущу и задумываюсь, помышляя, что принужден употреблять бедную мою музу средством к существованию.