– Ну, я, конечно, самостоятельный, могу и сам добраться. Но, может, всё же лучше машиной? Мне понравилось, – говорит этот юный наглец, но в чём-то он прав: добираться до элитного района, где живёт мой Кактус, долго. И, скорее всего, не одним видом транспорта.
– Географичка с математичкой уже воспроизвели потомство? – ледяным тоном интересуется Генка. – Или ты решил сократить курс школьной программы?
– Ген, ну что ты начинаешь? На часы посмотри? Уже уроки закончились, между прочим. Я даже на факультатив остался. Надеюсь, что меня всё же заберут, а не придётся самому трястись. У меня, между прочим, и денег на карманные расходы нет.
Генка сжимает свободный от телефона кулак. Закрывает глаза. Челюсти каменные. Кажется, он медленно считает до десяти.
– И какой предмет мы изучаем на факультативе?
– Русский, – бурчит Димон.
– Вот и учи, брат мой, русский. А мы скоро будем, жди.
51. Враньё и его последствия
Геннадий
Я ей чуть во всём не признался. Что-то сдвинулось у меня, когда мы от матери вышли. Внутри перевернулось. А Лиля… такая беспомощная, растерянная, как тогда, почти шесть лет назад, когда Святославик её ко мне привёл. Напуганная маленькая девочка, что осталась в большом жестоком мире совсем одна.
Хотелось хоть как-то её успокоить. Прижать к себе, сказать правильные слова. Но Димкин звонок всё испортил. А может, наоборот: удержал меня от поспешного шага.
– Ген, а ты почему сердишься? – задаёт Лиля очень хороший вопрос.
– Скоро узнаешь, – пытаюсь немного обуздать раздражение и возмущение, что рвутся из меня наружу, но я считаю неправильным вываливать на жену то, что предназначено кое-кому другому.
– Только без фанатизма, ладно?
Лиля добрая – я знаю. Сейчас она защищает бедного несчастного мальчика, что попал в чужую среду, оторвавшись от материнской груди.
– Ему, знаешь ли, тоже нелегко, – не удивлён её словам. Они закономерны. И, кажется, ей удаётся приоткрыть крышку моего «котла» и спустить лишний пар без особых жертв и последствий. Я начинаю улыбаться. Загадочно.
– Лиль, – склоняюсь к жене интимно, дышу в шею и дёргаю за кудряшку. Обожал, обожаю и буду вечным фанатом этого увлекательного действия! Я вижу, как у Лилька пытается затаить дыхание, но бурно поднимающаяся и опускающаяся грудь говорит лучше всяких слов. – Ты только не возмущайся, ладно? И не спеши спорить, хорошо? Просто вспомни мои вчерашние слова о юном манипуляторе, который при желании всех нас в бараний рог скрутит, станцует чечётку и будет весьма доволен собой.
Она пытается покачать головой, а потом застывает, хмуря брови.
– Ладно, – кивает она, – но ты всё равно помягче с ним, хорошо? Помни, что ему всего пятнадцать.
Забудешь тут, как же. И опять этот изогнутый коготь по сердцу – чирк. Обо мне она так не беспокоится. Мама, брат – всегда пожалуйста. А она их, можно сказать, впервые в глаза видит. А мы женаты много лет, однако доброго слова не дождёшься!
Я готов злиться и дуться, как Костик. Но через минуту понимаю: это всё иррациональное чувство ревности. Лилька и за мной ухаживала. Уколы делала. Лоб щупала, таблетками поила. Так что, кажется, я не справедлив к ней. Но хочется много внимания. Чтобы в рот заглядывала. Влюблёнными глазами на меня смотрела.
Впрочем, пока я представлял эту картину, перед внутренним взором невольно всплыла Светлана Васильевна, мой специалист по кадрам. Гкхм. Не. Даром такое счастье мне не нужно. Лилька у меня хороша такая, как есть. Любви бы ей во взгляде побольше, а остальное и без того прекрасно. Кому как, а мне нравится.
К школе мы подъехали заблаговременно. Не могу сказать, что наша машина – единственная на стоянке, но мы всё же выделялись. И как бы я пока не понял: хорошо это или плохо.
Великий изучатель русского языка появился на крыльце не один, а с кучей одноклассников и других школьников, что спешили покинуть стены родной школы. С радостью спешили. Политзаключённых выпустили на волю. Или у дурдома рухнули стены и высокий забор.
Я не справедлив – признаю. В Димкином возрасте я тоже не очень горел желанием учиться. Но сейчас не до сравнений и душевных метаний.
Димка улыбается счастливо. Машет нам рукой. И все как по команде смотрят на нас. Интересно: это искренний жест или знак, привлекающий внимание? Он действительно рад нас видеть или позволяет одноклассникам рассматривать нас с жадным интересом?
Кажется, я немного ненавижу себя за подозрительность, но Димка видится мне непростым секретером со множеством тайников, хотя с виду и не скажешь: обычный деревянный стол на изогнутых ножках. В очках, правда.
– Привет! – подбегает Димон к нам и спешит в машину. Я ему не мешаю, хотя он садится на заднее, рядом с Лилей. Там вообще-то я сидел. Не моргнув глазом, сажусь вперёд, к водителю. – Домой или в кафе?
О как. Понравилось.
– Ты куда деньги дел, бестолочь? – спрашиваю в лоб, поймав Димкин взгляд в зеркале. Чтобы его воспитывать, не обязательно поворачиваться.
На мгновение брат замирает сусликом, а затем невинно хлопает ресницами. Как девчонка, ей-богу.
– Проел! – столько радости в его голосе, что хочется умилиться.