И хочется и колется

– Ты её не слушай, сынок. Она старая. У неё мозги ку-ку – слабые. Сама не соображает, что говорит. Иди сюда. Ты мой, слышишь? Мой сын.

Я взял Костю на руки, прижал к себе и почувствовал невероятное облегчение. Поцеловал в рыжую макушку.

– Да она всё врррёт, пап! – возмутился мой Рыжик. – Мне мама сказала, что ты мой папа настоящий! А мама всегда говорит прравду.

Удивительно. Он зарычал. Как француз. Но это уже был самый настоящий звук «р»!

– А ну ещё раз скажи, сынок? – попросил я его.

– Врррёт! – повторил упрямо ребёнок, и выпятил вперёд подбородок. И я вдруг понял, на кого он похож. На меня! Такой же упрямый и деловой, когда его достают!

– Надо твоему логопеду подарить букет цветов, – пробормотал я. – Сработало. Великолепно.

А потом я понял, что слишком тихо в комнате. Джина не возмущается и не прыгает больше. Я обернулся, продолжая прижимать Костю к себе.

Она стояла и глотала слёзы. Нет, не ревела – это выше её достоинства. Но глаза у неё блестели так, что выдавали её по самую макушку.

– Наконец-то ты вырос, Геннадий. Не мальчик, но муж. Научился принимать самые важные и ответственные решения. И даже если умру, я буду спокойна.

«Хватит умирать!» – хотелось на неё прикрикнуть, но она не дала открыть мне рот. А после её слов мне и кричать перехотелось.

– Точно таким был твой дед, светлая ему память. Рыжим, как солнце. Ярким, как тёплый луч. Я ни секунды не сомневалась, что Костик наш. Но ты этого не знал. И то, что принял единственно правильное решение, греет мне душу. Всё же не зря я тогда настояла на той свадьбе.

– Вот вы где, – разрушил трогательный момент Димка. – Я бы не хотел мешать, но там Лиля. Уснула. А сама горит. Горячая, как печка. Кажется, заболела.

64. Самые важные слова

Лилия

Они мне мешали спать. Тормошили. Что-то испуганно лопотал Костик, ругался и приказывал Генка. На заднем фоне каркала Джина, и невозмутимо отвечал ей Ваня.

Я их всех слышала, а глаза открыть не могла. Свинцовые веки. Налились тяжестью. И я ничего не хочу – только спать. Неужели я не заслужила?

– Лиль, послушай меня. Ты слышишь? – голос Крокодила петардой взрывается в моей голове. – Открой глаза, любимая. Пожалуйста.

И тогда я поняла: это сон. Крокодил не может упрашивать, а любимая – вообще из области фантастики.

– Отстань, – пробормотала я. – Мне очень хороший сон снится. Ничего не знаю. Я должна его до конца досмотреть.

А потом всё кончилось. Кто-то шлёпнул мне мокрую тряпку на лоб. Пришлось экстренно проснуться, но ничего хорошего из этого не получилось. Меня трясло, колотило, зуб на зуб не попадал. Потом я горела, чувствовала себя плохо, капризничала, сбрасывала одеяла.

Генка меня на руках в нашу спальню нёс. Прижимал к себе. Целовал в лоб. А может, температуру мерил губами – не знаю. Только руки у него нежные, а сам он встревоженный, как никогда раньше.

– Потерпи немного, ладно? – уговаривал он меня. Да я и согласна терпеть, только сказать об этом тяжело: он с меня одежду пытается снять, а меня снова трясёт.

– Тёплой водой с уксусом нужно обтирать, – это наш великий эксперт Джина просунулась следом. – Лолита сейчас принесёт.

– Ба! – я впервые слышу, как Генка Джину бабушкой называет. – Нам только дремучих дедовских методов не хватает для полного счастья!

– Для полного счастья вам не хватает другого, – у Джины невероятно спокойный голос, – но об этом я скажу, когда Лиля выздоровеет.

Она настырная: водой с уксусом меня обтёрли, марлю на лоб снова шлёпнули.

Позже приезжал Генкин персональный врач. На этот раз – мужчина в расцвете лет слегка за пятьдесят. И не скажешь, что он папа той белобрысой моли, которая покушалась на трусы моего мужа.

– Как говорят в народе, – ангина, – сказал он и улыбнулся. Он вообще казался очень позитивным и довольным жизнью. В отличие от Генки.

– То есть вы хотите сказать, что это нормально, когда моя жена в сознание не приходит? – выставил вперёд все свои колючки мой Кактус.

Доктор Айболит посмотрел на него терпеливо и ласково:

– Геннадий Романович, у вашей жены температура под сорок. И она вполне в сознании, не преувеличивайте. Пять-семь дней – и будет как новенькая.

Генка почему-то так не думал. Мне вообще показалось, что ему подраться хочется, поэтому он злился и вёл себя агрессивно.

Горло начало болеть под вечер, но температуру сбили, поэтому я вполне могла быть довольна жизнью.

– Прости, – сказала я Генке, когда все вокруг наконец-то угомонились и перестали бегать возле меня кругами.

Генка тоже приутих. Выглядел усталым и каким-то потухшим.

– За что? – спросил он тихо и поправил на мне одеяло.

– За всё, – обобщила на всякий случай. – Как бы она всё знала, а я как бы не стала отпираться. В общем, Джина вполне себе живая. И это очень хорошо. Я к ней привыкла. Я в том смысле, что договор наш закончился в силу непреодолимых обстоятельств. Конец деловым отношениям. Вот. Поэтому прости, если вдруг что не так.

Крокодил молчал, лишь смотрел на меня как-то странно. Мне почему-то показалось вдруг, что он закипает. Как чайник. Медленно.