Санинструктор слабо кивнула и принялась собирать сумку. Между бойцами протиснулся Чуприн и протянул девушке шинель:
– Почистил вот, – просто сказал он. – Правда, сырая она. А сушить – долго.
– Спасибо. – Пашина сняла шинель Полесковского и надела свою. – Спасибо… Спасибо, ребята. Я к себе пойду.
Она подхватила сумку и зашагала в сторону санпункта, мужчины молча смотрели ей вслед.
– Ладно, – сказал наконец Медведев. – Зинченко – на часах, остальные – спать. Пока можно.
Бойцы молча пошли по окопам, а Трифонов прихватил за рукав Чуприна:
– Что? – испуганно вскинулся юноша.
– Сядь, – приказал Николай и достал блокнот, – надо мне кое-что у тебя выяснить.
– Зачем? – чуть не заскулил бывший ездовой.
Зинченко, чей пост был в ячейке ближе всего к гребню высотки, вылез из своей ямки и подошел поближе. Сержант не знал, зачем политруку понадобился его «телок», но командир отделения уже считал Чуприна своим и готов был бороться за него, как совсем недавно, на «гражданке», боролся за рабочего, которому из-за систематических опозданий грозил суд.
– Да не трусь ты, – улыбнулся Трифонов. – Такой вояка, в тыл, вон, не пошел, а тут боишься.
– А свое начальство всегда страшнее, – совершенно серьезно ответил Чуприн.
– Да чего ты…
Николай почувствовал какую-то неловкость, этот «Иванушка-дурачок» почему-то действительно боялся его, политрука РККА, и Трифонов поспешил успокоить бойца:
– Да мне только фамилию и часть записать, – объяснил он. – Ты же там, наверное, без вести пропавшим числишься.
Чуприна такое объяснение вполне устроило, и Николай записал его данные. Кивнув с усмешкой Зинченко, он встал, убирая блокнот в сумку, и в этот момент на западе загремело. Трифонов инстинктивно пригнулся и подхватил карабин, через несколько секунд послышался грохот взрывов – снаряды ложились не близко, километрах в трех к северу. Из ячейки махал рукой Медведев, и Николай, толкнув Чуприна в сторону окопов, побежал на КП.
Орудия грохотали непрерывно, в этот раз немцы снарядов не жалели, и Трифонов бежал изо всех сил – если обстрел застанет его на открытом месте, смерти не избежать. Слегка задыхаясь, он спрыгнул в окоп, едва не упав на Волкова.
– Что там… Сашка? – выдавил вопрос политрук.
– Третий батальон долбают, – сквозь зубы ответил Волков.
– А у нас?
– Пока тихо, – комроты посмотрел на часы – обстрел длился уже десять минут. – Но Ковалев думает, что скоро дойдет и до нас.
Орудия продолжали грохотать, и Трифонов вздрогнул, представив, каково это сидеть, скорчившись, на дне сырой ямы, когда вокруг, поднимая фонтаны огня, рвет землю смерть.
– Ладно, я в третий взвод.
Николай сунулся было из окопа, но лейтенант сдернул его обратно за портупею:
– Куда ты лезешь, дурак, – беззлобно сказал Волков. – С минуты на минуту за нас примутся, застанут тебя на открытом месте – и все. Сиди уж…
С запада послышался нарастающий шелест, и в роще между взводами ударили разрывы, Трифонов, не отрываясь, смотрел, как срубленная снарядом высокая береза приподнялась в столбе пламени и дыма и рухнула на соседок, ломая ветви.
– Началось, – удивляясь собственному спокойствию, сказал Николай.
Телефонист, не дожидаясь команды, уже крутил ручку телефона, вызывая комбата. Волков нагнулся над аппаратом и принялся орать в трубку, докладывая обстановку. Трифонов, не отрываясь, смотрел, как немцы перепахивают позиции роты. Снаряды начали падать и на высотку, политрук сел на дно окопа, прижимаясь спиной к стенке. Лейтенант выругался и бросил трубку на аппарат.
– Обрыв! – крикнул он.
Бледный телефонист подхватил катушку с проводом и выглянул из окопа, его стащили вниз уже оба: командир и политрук.
– Сидеть! – рявкнул Волков. – Закончится – пойдешь и восстановишь.
Высотка тряслась, со стенок сыпалась земля, время от времени снаряд поднимал фонтан грязи и осыпал их сверху. Трифонов попробовал было считать разрывы, но сбился, каждый удар отдавался тошнотным гудением в теле, к горлу подступала паника и отчаяние. Смерть гуляла по высоте, и защиты от нее не было. В танк он хотя бы кинул бутылки, сейчас же оставалось только вжиматься в землю, надеясь, что пронесет. Рядом, у противоположной стенки сидел Волков, лицо лейтенанта странно кривилось, и политрук с трудом заставил себя улыбнуться, надеясь, что это выглядит ободряюще. Комроты скривился еще сильнее, и Николай вдруг понял, что Волков тоже пытается улыбаться…
Обстрел прекратился так же внезапно, как начался, лейтенант высунулся из окопа и поднес к глазам бинокль.
– Так, – напряженно сказал он. – Колька, ты хотел в третий взвод? Ноги в руки и туда, бегом. Берестов – крепкий командир, а этого Беляева я и узнать-то как следует не успел.
– Что там?
Трифонов взял у ротного бинокль и навел на кромку леса за полем. Из-за деревьев выходили фигурки в серых шинелях, разворачиваясь в цепь. Их было много, очень много, гораздо больше, чем в прошлый раз, но сейчас немцы шли без танков.
– Есть в третий взвод, – напряженно ответил он, возвращая бинокль командиру, и вдруг повернулся к лейтенанту: – Саша, сколько времени?
Комроты, не дрогнув лицом, посмотрел на часы: