И на дерзкий побег

Лето вступало в свои права, с каждым днём его становилось больше. Мошкара жалила лица и кисти рук, защититься от неё можно было только на привалах в дыме костра. Посоветовавшись, решили остановиться на несколько дней в зимовье, подлечить Громова. За ним и собакой тут же отправились Трибой с Василием, остальные занялись трофеями.

Они оказались богатыми. Семь ППШ с запасными магазинами, три самозарядные винтовки, пистолет ТТ и штык-ножи. В солдатских сидорах продукты: мясные консервы, сгущенка, гречневый концентрат, чай, сахар, табак, спички. К ним по паре чистого белья и портянки. Кроме этого имелся полевой бинокль и офицерская полевая сумка. В ней компас, подробная карта Приморья с указанием рек и населенных пунктов, бритвенные принадлежности, плитка шоколада и несколько пачек «Беломорканала». Нашлась также походная аптечка с медикаментами и фляга медицинского спирта. А ещё марлевые сетки на лица и несколько плащ-палаток

— Да, теперь жить можно, — довольно изрек Шаман, болтнув флягой. — Трофеи что надо.

Вскоре, весело скалясь, прибежал кобель, за ним Трибой с Василием привели хромавшего моряка.

— Твою мать! — удивленно выпучил тот глаза. — Ну, вы прям чекисты!

— Есть прикид и для вас, — подмигнул Шаман. — Один точно на тебя. У них был старшина, такой же дылда.

— Так. А где солдаты? — кряхтя, Громов уселся на бревно, вытянул больную ногу.

— Отпустили на прогулку в тайгу, — махнул рукой Лосев.

— Так они ж приведут новых, командир!

— Это если доберутся до места, — хмыкнул Трибой, а Василий утвердительно кивнул.

Чуть позже снова запылал огонь. На нем побулькивал трофейный котелок с мясом, приправленным концентратом, закипал чайник. Подкрепились, черпая варево алюминиевыми ложками из алюминиевых же мисок. Попили чаю с сахаром вприкуску, завалились в зимовье спать.

У догоравшего костра остался караулить, попыхивая трубкой, старик. Рядом, положив на лапы голову, чутко дремала лайка.

Проснулись на закате, вышли из зимовья, почесываясь и зевая. Орокан осмотрел ногу моряка, помазал её пахнувшей дегтем мазью из аптечки, снова туго забинтовал. Уселись у костра, на котором закипал чайник, стали держать совет.

— Где мы сейчас, отец? Можешь показать? — Лосев разложил на траве карту.

— Вот здесь, — обвел удэге ногтем кружок на ней. — Это Кава — Челомджинское междуречье. Дальше, на запад, Хабаровский край, — провел черту. — Там живет мой народ и легко затеряться.

— А ещё селения русских староверов, — добавил Василий. — Можете жить с нами или уйти к ним.

— М-да, — наморщил лоб Трибой. — Выбор, братцы, небогатый.

— Всё лучше, чем доходить в лагере, — не согласился Шаман. — Меня такой вариант вполне устраивает.

— И меня тоже, — пробасил Громов. — Срублю у староверов дом, заведу хозяйство и женюсь.

— А вот здесь, внизу, как я понял, Китай? — показал Лосев на заштрихованное пространство.

— Да, — кивнул Орокан. — Там у самой границы, в Маньчжурии, есть большой город Харбин. В нем живёт много русских.

— Откуда знаешь?

— До войны плавал туда по Амуру с дядей. Он был торговец. Возил купцам в Харбин пушнину, а назад нужные охотникам товары.

— Уж не удумал ли ты уйти в Китай, а, Микола? — приподнял бровь Шаман. Остальные переглянулись.

— Там будет видно, — Лосев аккуратно сложил карту.

Чайник закипел, всыпали туда горсть заварки и плотно позавтракали.

В зимовье отдыхали три дня, а наутро четвертого (опухоль на ноге моряка спала) собрались в путь. Лишнее оружие Лосев с товарищами хотели утопить, но удэгейцы воспротивились.

— Оно для охотника в тайге на вес золота, — укоризненно сказал Орокан.

— Да ещё такое, — добавил Василий.

— Заберём с собой, по дороге спрячем, — продолжил старик. — А потом пришлем за ним соплеменников. Пригодится.

— Будь по-вашему, — согласились остальные.

Навьючившись снаряжением, привычным уже порядком направились к переправе. Впереди весело бежал Ергун…

…Войдя под зеленые своды, остатки летучего отряда понуро шли на восток.

Первым, как всегда, Храмцов, за ними остальные: сержант Петренко, ефрейтор Губадулин, рядовые Абрамов, Ракитин и Стеблов.

«Как же так? — думал про себя Храмцов. — Проморгали дичь и вот».

Он третий год командовал одним из специальных отрядов в системе Севвостлага[103] и был на хорошем счету. Считался опытным розыскником, хладнокровным и удачливым. Подразделение имело на счету десяток пойманных беглецов, причем назад живыми доставили только половину. Остальных — в виде отрубленных голов и кистей рук.

Под стать Храмцову были и другие.

Петренко, в прошлом осужденный бандеровец с Западной Украины, обретался в лагере сексотом. За заслуги получил свободу и изъявил желание продолжить службу в конвойных войсках. Губадулин отличался паталогической жестокостью и умением применять к беглецам пытки. Остальные мнили себя следопытами по Фенимору Куперу, любили острые ощущения и безнаказанно убивать.

Вот такая компания двигалась сейчас по тайге.

Над головами вилось облако гнуса, облепляя лица и кисти рук, на них стала выступать сукровица.