Во всяком случае лучше, чем прежнее, потому что местечко тут хорошее, без всяких скидок — вот тут ей и нужно быть, а то, что она сейчас делает, пусть и без особого вдохновения, явно лучше, чем напиваться в винном баре. Она припарковывает машину в подземном гараже, поднимается на лифте, откуда легко шагает в светлый и спокойный зал. Дом, потом бар, а теперь, за полчаса до закрытия, универмаг — да, воображение у меня не высший класс, решает она. Господи ты боже мой, ну почему она никак не может придумать то, что надо. Вряд ли ей нужен шопинг, но она по пути сказала себе, что шопинг — совсем неплохая передышка. Что, будешь смотреть на все эти туфли? Она идет вдоль витрин. Лодочки, на высоком каблуке, тапочки, сандалии — знаешь (вспоминая все те туфли, которые она вытащила из стенного шкафа, когда сто лет назад ей показалось, что уборка — самое подходящее для нее занятие), обувь мне, пожалуй, больше не нужна. На самом деле ей вообще больше ничего не нужно. Но посмотри-ка, сколько труда вложили добрые люди во все это, чтобы ты чувствовала: если можно купить столько пар туфель, то все в полном порядке! Она еще даже не вошла в главную часть магазина, а тут уже все так мило и. приятно. Но у всего этого есть один большой минус: здесь, в отделе женской обуви, она вряд ли встретит Мартина, да? Да и вообще в любом отделе «Нордстрома»[79]
или где-либо еще в этот час. 9.30 вечера — сейчас Мартин идет по коридору в кабинет кого-нибудь из своих коллег. Неужели она и в самом деле хочет быть частьюЛинн проходит мимо человека за роялем. Что он играет? Она не может вспомнить. Она проходит мимо прилавков парфюмерии и косметики, посылая куда подальше шакалов в халатах, которые хотят ее побрызгать, покрасить, придать ей наилучший вид. Нет, я только смотрю, спасибо. Именно этим она и занималась по отношению к мужчинам вот уже лет двадцать. Она не против того, чтобы быть замужем, просто так сложилась жизнь, а она не горит желанием выйти замуж только ради того, чтобы быть замужем. Только люди с самыми религиозными и традиционными представлениями о жизни, посмотрев на нее, могли бы заподозрить или пожалеть, что ей сорок три и она не замужем. Стали бы они жалеть мужчину? Они бы стали завидовать ему.
Она направляется к эскалаторам. Нет, она вовсе не хочет сказать, что, когда сочетаются браком ее друзья, у нее не бывает моментов… нет, не ревности — зависти, хотя нельзя сказать, что это дружеская зависть к чужому супружеству, это скорее убеждение, что оба — и жених, и невеста объединены пониманием того, что они, как бы это поточнее выразиться, приняли верное решение. Откуда это берется? Она ни на секунду не думала, что они с Дугласом поженятся, потому что Дуглас был героем не ее романа, но когда тем не менее все пошло совсем в другом направлении, она проснулась как-то утром и подумала (в таком же Духе, как вдруг ни с того ни с сего оказалась в винном баре): «О-па, мне уже тридцать восемь! Кто это тут шутит со мной шутки?» И на несколько мгновений ее мысли приняли традиционный оборот. Она думала о том, какая это будет потеря, если она так и не выйдет замуж, а если и выйдет, то сколько ей будет к тому времени — не меньше сорока, если повезет, а значит, вполне вероятно, детей она уже не сможет иметь, и какая это тоже будет потеря.