Читаем И нет счастливее судьбы: Повесть о Я. М. Свердлове полностью

Михаил Свердлов никогда не жалел, что переехал в Нижний. Ему нравился город: степенные, знающие себе цену извозчики, пристанские грузчики, голосистые бабы, даже чопорные чиновники напоминали родной Саратов. Но дела «фирмы» шли лучше, чем в Саратове, — заказчиков больше, а стало быть, и заработка. Он постепенно расширил мастерскую — в том же дворе во флигеле снял квартиру для семьи, в старой мастерской установил две печатные машины, и таким образом возникла маленькая типография для изготовления визитных карточек, небольших рекламных проспектов. У него появились помощники — без них уже трудно было справляться с делами.

— Раньше, — говорил Михаил Израилевич, — была фирма и не было в ней работников, один хозяин. Теперь нужно думать о том, где брать деньги, чтобы платить рабочим. А то будут рабочие, но не будет фирмы. Правда, растут сыновья, присматриваются, учатся моему ремеслу. Но пока они ещё слабые помощники.

В этих словах гравёра не было упрёка.

Однажды к киоску подошёл высокий усатый мужчина, в широкополой шляпе, косоворотке под шнуром, в поношенных брюках, заправленных в сапоги. В руках у него была массивная трость. Гравёру показалось, что он где-то видел этого человека, который густым, раскатистым басом проокал:

— Вот так отлично — фирма, и никаких гвоздей! И сколько же миллионов на текущем счету этой фирмы?

Свердлов ответил самым серьёзным образом, без малейшей улыбки:

— Разве такие мастера, как я, считают свои миллионы?

— Хорошо, это хорошо... Ну давайте, уважаемый миллионщик, знакомиться. Пешков я, Алексей Максимович, для наших свирепых властей — корреспондент «Нижегородского листка» и «Одесских новостей».

— Очень приятно. Моя фамилия Свердлов. Что могу для вас сделать? Может быть, вы хотели бы иметь визитные карточки или, к примеру, свою личную печать? Я могу выполнить и типографские работы. Конечно, книгу не напечатаю. А так...

— Что же, начнём, пожалуй, с визитных карточек. Знай, мол, наших. И много с меня возьмёте?

— Для вас сделаю бесплатно. Нет, вы не подумайте, что я такой богач. Деньги мне никогда не мешали — надо кормить жену и шестерых детей. Но я хочу сделать вам, господин Пешков, так, чтобы все видели, на что способен гравёр Свердлов.

— Для рекламы, значит, потребовался вам литератор Пешков?

Свердлов замялся:

— Если я скажу «да», это будет некрасиво. Если скажу «нет», это будет неправда. Так лучше скажу так: мне просто хочется сделать приятное литератору Пешкову. А?

— Ну, обезоружили вы меня, мастер. Совсем обезоружили. Начнём с визитных. И приду за ними к вам в мастерскую. Очень уж заинтересовала меня ваша фирма.

Пешков оглянулся по сторонам и, убедившись, что никого нет, наклонился к гравёру:

— Только реклама, по правде говоря, с моим именем может оказаться неважной. Полиция и жандармы меня недолюбливают. Ну да ничего, работёнки я вам, кажется, подкину... Так что ждите в гости, миллионщик.

В мастерскую он заглянул на следующий день и с тех пор стал бывать часто. Пришлась ему по душе и эта мастерская, и мягкий юмор её небогатого владельца, работающего день и ночь, и подмастерья, которые звали хозяина Михаилом Ивановичем и говорили о нём как о человеке доброй и щедрой души.

У Якова с Алексеем Максимовичем всегда был разговор об одном: что бы ещё прочитать?

— «Овода» неплохо бы.

— Уже. Ещё в прошлом году, — отвечал Яков. — И «Спартака». И «На рассвете» господина Ежа, и «Червонный хутор» госпожи Дмитриевой, и «Андрея Кожухова» господина Степняка-Кравчинского.

— Ты... того... Не надо писателей господами величать. Ну какие мы господа? А теперь с Короленко познакомься. О-отличный писатель!

Был у Якова к Пешкову ещё один вопрос, да так и не задал он его: не согласится ли Алексей Максимович прочитать их гимназический журнал? Разве можно говорить Алексею Максимовичу, уже известному писателю, о рукописном журнале, редактировать который учащаяся молодёжь поручила Володе Лубоцкому и ему, Якову. Конечно, очень хотелось показать Алексею Максимовичу, как высмеяли тупого преподавателя древней истории, какую карикатуру на него нарисовали. Но нельзя — начнутся вопросы, на которые не ответишь: как появился журнал, кто в нём участвует? Мальчишки поклялись никому не говорить, что у них в гимназии есть тайный кружок и читают они в том кружке Чернышевского и Герцена, штудируют «Исторические письма» Лаврова-Миртова, статьи Михайловского, изучают политэкономию, брошюру «Царь-голод». Придётся ведь рассказать и о том, где достаёт Яков такие книги. А это строжайшая тайна.

— Может, надо было признаться? — усомнился Володя Лубоцкий.

— Нет, не имеем права.

Однажды когда подмастерья ушли домой, Яков услышал, как отец сказал матери:

— Спи, Лиза. Я ещё немного поработаю.

— Отдохнул бы, Миша. Горит, что ли?

— Горит, Лиза. Алексей Максимович просил. Ему это очень важно.

Когда отец вышел, Яков тихо, чтобы никого не разбудить, пошёл в мастерскую. Там горела лампа.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза