И нет тебя дороже

Сегодня она с утра отправилась устраиваться на работу. Случались такие порывы и раньше, но обычно все заканчивалось пшиком — или условия труда ей не подходили, или она не подходила для выбранной работы. Скорее всего, то же самое случится и в этот раз. Никчемная у нее мать, никчемная. Никаких достоинств, за которые можно любить. Некрасивая, толстая, ни умом, ни талантами не блещет, ничем не интересуется. Такой и изменить — раз плюнуть. Кто с такими, вот, домашними клушами, считается? Ну почему, почему она такая? Такая серая, такая заурядная, такая обычная? Если бы она хоть чем-то интересовалась, театром, например, ходила бы на спектакли, или книги читала и могла поговорить о литературе. Или о кино, о режиссерах, которые создали какой-то шедевр, знала бы актрис и актеров. Нет, ничего ей не интересно. Даже собой не занимается, стрижку никогда вовремя не сделает, ногти не накрасит. Зачем? Она же дома сидит. А какая холеная мать у Вероники. Вся такая ухоженная. В молодости, наверное, как и Вероника, красивой была. Неудивительно, что отец…

Отец всегда искал других женщин. И, — хотя Лариса всегда избегала об этом не только говорить, но и думать, — конечно же, находил. Все эти годы ее отец, которого она так любила, если не сказать, боготворила, вел очень свободный образ жизни. Другими словами, гулял направо и налево. И так, наверное, было всегда, с самого начала. Они с Вероникой одного возраста, значит, он сразу после свадьбы начал это делать. Это мать думала, что он женился на ней по любви. Какая любовь, если будучи женатым, бегал по девочкам? Лариса всегда думала, ей хотелось так думать, что это у матери характер такой, вздорный, да возраст уже критический для женщины, климакс и все такое, поэтому она говорит отцу всякие гадости. Но, оказывается, для этих скандалов, которые она время от времени устраивала отцу, были веские основания. Как Лариса этого раньше не понимала? Разве стала бы мама просто так, безо всякого повода, поднимать эту бесконечную «женскую» тему? А она, Лариса, еще сердилась на нее, за то, что пилит ее лучшего в мире отца. Не понимала ее, не видела очевидного, считала, что мама от природы ревнива. Но вот оказывается, что для ревности причин было больше, чем достаточно. Даже тот вопиющий случай, когда мать ударила отца бронзовой лампой по голове, и рассекла ему кожу на лбу, теперь можно было объяснить.

«Да ты сумасшедшая! — трясясь от ужаса, закричала тогда прибежавшая на шум Лариса, увидев залитое кровью лицо отца. — Тебя надо лечить! Тебя надо отправить в сумасшедший дом!» Мать, белая как стена, на фоне которой она стояла, не говоря ни слова, затравленно оглядывалась по сторонам, словно сама не понимала, как такое могло произойти. Не понимала, что она тут делает посреди ночи, и почему муж медленно опускается на диван, зажимая рану на лбу. Потом, не сказав ни слова, вышла из комнаты. Отец тогда проявил редкое, как Ларисе казалось, великодушие. Нигде ни слова, ни полслова о том, что произошло той ночью. Даже в больнице, куда Лариса поехала вместе с ним в машине скорой помощи, он сказал, что спускался в подвал, поскользнулся и ударился головой о косяк. Там, конечно, все поняли, но сделали вид, что поверили, наложили несколько швов, и через пару часов они с отцом вернулись домой.

Но сейчас — сейчас Лариса уже не могла безоговорочно обвинять мать даже за такой ужасный поступок. Теперь этот поступок можно было понять и простить. То, что мама несдержанна на язык, да, с этим не поспоришь, но дать такую волю рукам? Она и курицу не смогла бы зарезать, боялась панически мышей, и чтобы вынудить ее вот так поднять руку на мужа, ударить его, ему надо было совершить что-то поистине из ряда вон.

Внезапно Лариса вспомнила гадалку. Вот она — встреча, после которой все резко поменялось в ее жизни. Также как и она сама. Белое станет черным, сказала гадалка, черное белым… То, что вчера ее, Ларису, восхищало, сегодня вызывает ненависть, то, что казалось незначительным, вдруг выросло до такой степени, что закрыло горизонт. И она уже никогда, никогда не сможет относиться по-прежнему ни к своему отцу, ни к своей матери.

11

В среду после работы Людмила Ивановна долго гуляла. Вначале она бродила по улице, потом села на скамейку у дома напротив и стала ждать, пытаясь унять внутреннюю дрожь. Было сыро и холодно, и она просто окоченела, прежде чем увидела, наконец, тощую фигуру того, кого так долго ждала. Было уже начало десятого.

— Мне нужно поговорить, — сделав над собой усилие, произнесла стылыми губами.

— О Верке, что ли? — прищурившись, враждебно поинтересовался парень.

— Где она? — У нее уже не было сил на предисловия и объяснения. Она должна, должна знать правду.

— А я почем знаю? — взъерепенился Штырь. — Мы давно с ней не общаемся! Я за нею следить не обязан, не родственники.

— Перед отъездом я видела вас вместе, — не отступала Людмила Ивановна.

— Дома рядом, один двор, не разминутся, — скривил губы. — Виделись как-то, да. Я ее спросил, как жизнь протекает, вот и все.

— Вы не раз встречались, я знаю.