И нет тебя дороже

— Не отрицаю, раньше встречались, — с вызовом ответил Руслан. — Только давно разбежались. Она гордая слишком стала. Я для нее недостаточно образованный, в тюрьме сидел. — Глаза его нехорошо блеснули. — Что, домой не является? Загуляла, наверное. Или уехала куда-нибудь с каким-нибудь… образованным.

— Ты устроил ей отъезд за границу, — пытаясь поймать его взгляд, произнесла Людмила.

— Какой такой отъезд? — оторопело уставился на нее.

— Она пропала…

— А я-то здесь причем? — окрысился парень. — Какие ко мне могут быть вопросы?

— Она мне говорила, что ты ей угрожаешь, — чувствуя полную беспомощность, понимая уже, что ничего от него не добьется, солгала Людмила.

— Мало ли что она там говорила, — парень откашлялся и сплюнул в снег.

Она вцепилась в его рукав.

— Где она?

Штырев резко выдернул руку.

— Надеюсь, там, откуда не возвращаются, — произнес злобно.

И снова грязно выругавшись, нырнул в полутемный подъезд.

Улегшись, как всегда, в десять вечера, Людмила долго не могла уснуть. Сначала мешала собака. Ее лай то удалялся, то становился громче, как будто она бродила от окна к окну и звала своего хозяина. Может быть, потерялась, а может быть, ее завезли из другого района и бросили. Бродит, голодная, несчастная, не понимая, как здесь оказалась, и куда пропал ее дом. Вот также где-то в чужой стране, в недобром месте находится сейчас ее дочь. Поехала за деньгами, и исчезла. Столько времени никаких известий. Может быть, ее и на белом свете-то уже нет… Все может быть. Нет известий и от этого байкера. Ему нечего сообщить Людмиле. Вероятно, он так и не смог выехать в Италию. Это дорого. Да и что он смог бы сделать там, один, когда даже интерпол не может разыскать ее дочь?

Людмила лежала с открытыми глазами, глядя в светлый проем окна, за которым горел фонарь, не в силах побороть нервное возбуждение, не в силах снова уснуть, несмотря на снотворное. Накатывали воспоминания, как части мозаики, крутились в голове какие-то осколки, прежде чем, в конце концов, все эти отдельные кусочки не сложились в целостную картину. Этот негодяй убил ее. Может быть, не в прямом смысле, но это сделал именно он. Если бы он не преследовал ее, Вероника не поехала бы неизвестно куда. Ну, конечно же, она убегала от него! Он начало и причина всех бед ее дочери. И ходит, как ни в чем не бывало по улицам, когда Вероники уже, возможно, нет в живых.

В шесть часов поднялась, присела на банкетку, подняла голову. Из зеркала из-под опухших век на нее смотрели слезящиеся глаза растрепанной старухи. Она закрыла лицо руками. Потом бросилась в ванную — скорее стать под струю теплой воды и смыть, смыть с себя это привидение. Сколько усилий она прилагала, чтобы выглядеть свежо и молодо, справедливо считая, что она сама лучшая реклама своей работы. За это ее и любили клиенты, потому ей и доверяли. Если она так выглядит в свои годы, значит, поможет и им. А доверие со стороны клиента, вера в твои силы — это уже половина работы. И, вот, переживания нескольких дней и ночей перечеркнула все ее усилия.

Впрочем, это была минутная слабость. Она взяла себя в руки. Заставила себя одеться, кое-как причесалась, стараясь не смотреть на свое отражение. Нельзя, нельзя распускаться. Жизнь никогда не была к ней слишком добра. Однако же она не опустилась на дно, выплыла, выстояла.

«Не реви. Как сказал один мудрец, все проходит, и это тоже пройдет, — утешала ее врачиха, когда Людмила, явившись на прием в женскую консультацию, узнала, что беременна. — Что делать, что делать… Рожай, пока молодая. Ну и что, что отца не будет? По нашим временам, так это почти норма. Лучше уж его не иметь, чем иметь какого-нибудь пьяницу… Не пьяница? Ну, так значит, негодяй, если бросил тебя беременную. А негодяя лучше и дитю не знать. Поверь мне, ребенок это большая женская радость». Куда было деваться? С четырехмесячным сроком кто бы стал делать ей аборт? Это сейчас у нее полно знакомств. А тогда она была одна-одинешенька в чужом городе, ни друзей, ни связей, ни знакомых.

До сих пор помнит Людмила лицо матери, когда без предупреждения, задолго до окончания учебного года она внесла в маленькую кухню свой чемодан. Взглянув на расстегнутое пальто, та сразу же поняла, в чем дело. Выучилась уже, значит, сказала. Ну, что ж, будешь здесь доучиваться. Только в деревне один университет — ферма. Матери было тяжело. Меньше всего она ждала, что ее спокойная разумная дочь вернется домой с таким «подарком». Людмила всегда училась хорошо, хлопот не доставляла. До этих самых пор. И вот — на тебе, попалась на удочку какого-то городского прохвоста.

До декретного отпуска она проработала три месяца уборщицей в конторе, чтобы хоть какие-то декретные получить. Из уважения к матери взяли. Да и куда ее с пузом, да еще в зиму? А в мае она родила девочку. Хотела назвать Верой, в честь бабушки, но та воспротивилась. Из суеверия. Боялась, что внучка вместе с именем и ее трудную судьбу в наследство получит. Вероникой запиши, неожиданно застенчиво попросила, красивое имя.