И повсюду космос. Избранные стихотворения и поэмы

И грустить не надо.
Даже
   в самый крайний,
даже
   на канатах
играйте, играйте!

Алёнушка,
      трудно?
Иванушка,
      украли?
Эх, мильонострунно
играйте, играйте!

Или наши игры
оградим оградой?
Или —
    или – или!
Играйте, играйте!

Расторгуйте храмы,
алтари разграбьте,
на хоругвях храбро
играйте, играйте!

На парных перинах
предадимся росту!

Так на пепелищах
люди плачут,
поэты – юродствуют.

«Был крыжовник…»

Был крыжовник
больше арбуза,
на мраморной березе
вороны сидели,
вороны сидели,
они целовались,
один ворон черный,
другой ворон белый,
один ворон каркал,
другой кукарекал…
Это в сказке. В жизни
такого не бывает.

В жизни всё иначе,
всё обыкновенно;
был помидор,
маленький, как клюква,
на двух муравьях
две вороны ехали,
две вороны ехали,
в клювах по сабле,
одна ворона белая,
другая не малиновая,
а по небу бегала
ворона в туфельках,
из мраморных жилок
плела паутину…
Это в жизни. В сказке
такого не бывает.

«Догорай, моя лучина, догорай…»

Догорай, моя лучина, догорай!
Все, что было, все, что сплыло, догоняй.

Да цыганки, да кабак, да балаган,
только тройки —
          по кисельным берегам.

Только тройки – суета моя, судьба,
а на тройках по три ворона сидят.

Кто он, этот караван и улюлюк?
Эти головы оторваны, старик.
А в отверстиях, где каркал этот клюв,
по фонарику зеленому стоит.

По фонарику – зеленая тоска!
Расскажи мне, диво-девица, рассказ,
как в синицу превратился таракан,
улетел на двух драконах за моря…

Да гуляй, моя последняя тоска,
как и вся больная родина моя!

«Где же наши кони…»

Где же наши кони,
           кони вороные?
Где же наши копья,
           копья вороненые?
Отстарались кони.
Отстрелялись копья.

Незадаром в роще, бедной и беззвучной,
ходит странный ворон ходуном по сучьям,
ходит и вздыхает,
          на лице громадном,
на лице пернатом скорбная гримаса.

Ничего не надо:
          ни чужих отечеств,
ни коней, ни копий…
            Осенью огромной
с нами наше счастье:
белые одежды,
бедный бор
       да ворон,
            ворон вороненый.

«И вот опять, и вот – вниманье!..»

И вот опять, и вот – вниманье! —
и вот метели, стражи стужи.
Я понимаю, понимаю
мятущиеся ваши души.

Когда хлеба ревут «Мы в теле!»,
я так спокоен, так неспешен:
мои костлявые метели
придут надежно, неизбежно, —

и кто бы как бы ни хотели, —
над всей над повседневной сушей!
Здорово, белые метели,
мои соратники по стуже!

«Завидуешь, соратник, моему…»