И повсюду космос. Избранные стихотворения и поэмы

За городом Галичем,
на перепутье, харчевня.
Для панства —
         харчевня,
а простонародью —
            корчма.
И русич, и лях, и турпей —
неумытый кочевник —
отыщут в харчевне
любое питье и корма.

На прочную ногу —
скамьи из точеного бука —
поставил харчевню
еврей-весельчак Самуил.
То флейтой зальется,
то филином зычно аукнет…
Гогочут пьянчуги, вздымая усы:
– Уморил! —
Давненько не хаживал
к весельчаку-иудею
соратник Бояна,
          хоробр новгородский Поток.

Хозяин угодлив:
склоняя оплывшую шею,
подносит сивуху,
          арбуз
             и куриный пупок.
А гости,
     а гости,
         а гости печатают песню,
отменную песню,
что слово – то конника топ.
Хозяин доволен:
лоснятся колечками пейсы.
Хозяин смущен:
плачет паче младенца Поток:

– В песчаном Чернигове
рынок что сточная яма,
в помоях и в рытвинах —
лоб расколоть нипочем.
На рынке
      под вечер,
            в сочельник,
казнили Бояна,
Бояна казнили,
назначив меня палачом.

Сбегались на рынок
скуластые тощие пряхи,
сопливых потомков
таща на костистых плечах.
Они воздевали
сонливые очи на плаху
и, плача в платочки,
костили меня, палача.

А люди,
     а люди,
         а люди
болтали о рае,
что рай не Бояну,
Бояну – отъявленный ад.
Глазели на плаху,
колючие семечки жрали,
судачили:
влево
    иль вправо падет голова.

Потом разбредались,
мурлыча Бояновы строки, —
лелеять иконы
в своих утепленных углах.
Марина,
которой Бояном написано столько,
в ту ночь, как обычно,
с боярином Ставром легла.

Я выкрал у стражи
Бояновы гусли и перстень,
и – к черту Чернигов,
лишь только забрезжила рань…
Замолкните, пьянь!
На Руси обезглавлена Песня.
Отныне
     вовеки
         угомонился Боян.

Родятся гусляры,
бренчащие песни-услады,
но время задиристых песен
вовеки зашло…

В ночь казни
смутилось
шестнадцать полков Ярослава.
Они посмущались,
но смуты
не произошло.

Мой дом

«Дом стоял на перекрестке…»

Дом стоял на перекрестке,
напряжен и мускулист,
весь в очках,
        как перед кроссом
чемпион-мотоциклист.
Голуби кормились мерно,
на карнизах красовались.
Грозные пенсионеры
вдоль двора крейсировали.
Вечерами дом думал,
сметы составлял, отчеты,
и —
   внимательные дула —
наводил глаза ученых,
дула – в космос розоватый!
А под козырьком у дома
разорялась, раздавалась,
радовалась радиола.

Там бутылки тасовали,
под пластинки танцевали,
эх, комично танцевали,
выкаблучивались!

Я в одном из окон дома
домогаюсь новой строчки.
Я хотел бы стать домом,
напряженным и строгим.

Танцевать комически
на чужой гульбе,
плакать под космический гул голубей.

«Каждому необходим…»