И пусть их будет много

   Вспоминал округлившиеся глаза маркизы де Монтеспан, когда, проезжая мимо его дома в карете своего братца, герцога де Вивонна, та увидела, как Дени, ухватившись обеими руками за его, Мориньера, руку, совершал обезьяний прыжок через лужу.

   Они с Дени возвращались от шевалье де Боне. Только вышли из кареты.

   Дени, возбужденный донельзя, всю дорогу не закрывал рта - хвалился, давал обещания, мечтал.

   Продолжал говорить и на улице - те несколько шагов от кареты до ступеней, до самой входной двери. Вцепился в руку Мориньера, забывал глядеть под ноги, пытался поймать взгляд Мориньера. От каждого "да" становился все более счастливым.

   Мориньер слушал его вполуха. Заметив в окне сильно замедлившей ход кареты маркизу де Монтеспан, склонил голову в знак приветствия. Маркиза улыбнулась ему широко, помахала рукой. Он был уверен, она продолжала смотреть им вслед до тех пор, пока за ними не закрылась дверь дома.

   Тот день был необычайно теплым. И Мориньер решил совместить одно полезное с другим - отправился на встречу с шевалье де Боне, - месье Жераром, как называли его ученики, - чтобы обсудить кое-какие их общие дела и заодно показать тому своего питомца.

   Уже три дня Дени таскал по всему дому новенькую рапиру, заказанную Мориньером для него, и донимал воспитателя просьбами показать ему, наконец, как ею пользоваться. И Мориньер решил, что откладывать незачем.

   Месье Жерар, внимательно осмотрев и одобрив рапиру, попросил Дени сделать несколько выпадов, подставил под удар Дени свой клинок. После нескольких минут таких упражнений вынес вердикт - урокам быть.

   - У мальчика гибкая кисть и необычно твердая для его возраста рука, - сказал.

   Дени надулся от удовольствия. И позже, когда они ехали домой, только и говорил о том, как он будет стараться и каким непревзойденным мастером клинка станет, когда вырастет.

   Мориньер был уверен, что сплетню о существовании у него незаконнорожденного сына принесла ко двору маркиза де Монтеспан. С некоторых пор она так загадочно улыбалась при встрече с ним, так живо интересовалась его настроением, что сомневаться можно было только ради стремления к абсолютной справедливости.

   - Дитя - ваш сын, граф? - король смотрел на него с игривостью.

   - Нет, сир, мальчик - мой воспитанник.

   - С некоторых пор имя ваше не сходит с уст главных шептунов нашего двора, - улыбнулся Людовик.

   Мориньер развел руками. "То ли еще будет!" - подумал.

   - Эти бездельники будут огорчены, - засмеялся Людовик. - Вы опять лишаете их возможности судачить на ваш счет.

   - Мне очень жаль, сир, - склонил голову Мориньер. - Впрочем, разве воображение придворных вашего величества так скудно? Уверен, они найдут возможность развлечься.

   Людовик кивнул - пожалуй. Посмотрел на Мориньера с интересом.

   - Я бы хотел взглянуть на вашего воспитанника. Говорят, он прехорошенький?

   - Не обращал внимания, ваше величество. Но то, что он неглуп - правда.

   - Тем лучше! - воскликнул Людовик. - "Неглуп"... Хм... В ваших устах - это большой комплимент.

   Мориньер поклонился.

   - Тогда, как только он поправится, ваше величество...

   - Он болен?

   - Ничего опасного, сир. Ушиб ногу, упав с лошади. Мальчик так резв, что не все учителя за ним поспевают, - улыбнулся. - Впрочем, если вы прикажете...

   - Нет-нет. Никакой спешки. Любопытство вашего короля подчиняется ему, как и все вокруг.

   Мориньер был рад подаренной королем паузе. Дени надо было подготовить ко встрече с его величеством. И самому подготовиться к возможным осложнениям. А они, несомненно, могли случиться.

   Ребенок, хотя и обрел за несколько месяцев пребывания в Париже определенную внутреннюю уверенность, все же то и дело проявлял горячность, временами бывал строптив и необуздан. Учителя метались от крайнего восхищения мальчиком и его способностями до непреодолимого неприятия. Дени все схватывал на лету, но при этом мог быть невнимателен и нетерпелив. А еще он совершенно не желал подчиняться.

   Вот и в тот раз, внеся ребенка в дом и положив его на кушетку, шевалье де Ней, занимающийся с Дени верховой ездой, разразился гневной тирадой. Говорил о том, что не может отвечать за мальчика, который не готов беспрекословно выполнять его требования.

   - Вы ослушались господина де Нейя? - спросил Мориньер, когда шевалье, дождавшись прихода лекаря и успокоившись, что нога его ученика не сломана, ушел.

   - Мне не хотелось ждать. Господин де Ней задерживался. И я...

   - Вам не терпелось, я понимаю.

   Мориньер не смотрел на Дени. Стоял к нему спиной, глядел в окно. Там падал снег - первый, мягкий, пушистый. И он, Мориньер, чувствовал себя странно - как мог бы чувствовать себя художник, вдруг обнаруживший, что мир, который он полжизни изображал черно-белым, на самом деле, ярок и многоцветен.

   Он смотрел на белые хлопья, покрывающие жухлые, не успевшие осыпаться, листья на деревьях. И именно теперь, когда природа, казалось, решила, разозлившись на человеческую непроницательность, оставить только два цвета, белый и черный... именно теперь Мориньер понял, что это - иллюзия. На самом деле, там, под слоем белого, - копни только, - обнаружится Цвет, придающий всей этой жизни смысл.