И равнодушно смотрят небеса...

нескольких высокопоставленных чиновниках, уличенных в отмывании десятков

миллионов долларов — и ничего, никого не посадили: депутаты, уважаемые люди,

которым Генеральная прокуратура и СБУ только погрозили пальчиками, скорее всего,

напомнив, что нужно во время делиться. А тут, блин, сидишь с суммой иска в $800…

С ареста до момента, когда следствие закрыло дело и нас стали водить в следственные

кабинеты СИЗО знакомиться с ним (по закону каждый подследственный имеет право на

ознакомление с материалами своего уголовного дела), прошел почти год… Шесть томов

(!) полного бреда, допросов десятков людей, с большинством из которых никто из нас

даже не был знаком, дурацких следственных экспериментов, «левейшей» экспертизы

видеокамеры, сотни и сотни страниц изъятых документов, протоколов допросов, очных

ставок, обысков и т.п. — все это должно было доказать, что мы абсолютно виновны. Я

наконец-то узнал, кто, чего и на кого наговорил, и понял, что если бы Стасов захотел, то

спокойно смог бы меня «отмазать». По материалам дела, мое участие в «преступлении

века» было столь малое, что одно его слово могло оставить меня на свободе свидетелем.

Хищение в особо крупных размерах («прокурорская» статья, которую мне втюхали для

того, чтобы оправдать санкцию на арест), естественно, отвалилась за отсутствием состава

преступления. Зато у меня теперь вместо посредничества было «соучастие в получении

взятки должностным лицом в форме пособничества», по которой предусматривалось

наказание в виде лишения свободы от 8 до 15 лет с конфискацией личного имущества.

Понимаете? Дать по ней мне должны минимум восемь лет…

Родные наняли мне нового адвоката — серьезную женщину, бывшего районного

прокурора. Она приходила вместе со следователем каждый раз, когда я знакомился с

делом, приносила мне новости от родственников, сигареты и домашнюю еду, которую они

мне передавали. Когда следователь выходил из комнаты, я отдавал ей письмо родным

(адвокатов по закону обыскивать не имеют права) и забирал от них.

Знакомство с делом заняло недели три, после чего мне принесли обвинительное

заключение, точно и ласково называемое заключенными «объебон». Сей выдающийся

литературный труд — плод жалких потуг безграмотных следователей, перед которыми

стояла задача очернить обвиняемых и таким образом оправдать свои выводы относительно

нашей виновности. Вот некоторые фразы о моей личности из этого хранящегося у меня до

сих пор шедевра: «Имея умысел на получение незаконного вознаграждения и реализуя

свои преступные замыслы…», «…своекорыстный, алчный, стремящийся к наживе любой

ценой, уверенный в безнаказанности и неуязвимости…», «…вступил в сговор с такими же, как и сам», «…продолжая преступные действия, осознавая, что совершает

преступление…» Боже, какая же я, оказывается, сволочь… Да с такой характеристикой не

примут даже в ад! На суде, когда мы потребовали вызвать для дачи показаний

следственную группу, я спросил у Надеенко, почему она сделала такие выводы о моей

личности, совершенно не зная меня как человека. Ответить она не смогла…

После ознакомления с материалами дела обвиняемый получает право на свидание с

родственниками. Следующее — после суда.

Через неделю после того, как я «закрыл» дело, пришла «левитанша», и я расписался «за

областным судом», т.е. дело было передано прокуратурой для дальнейшего рассмотрения в

Харьковский областной суд.

На следующий день меня заказали «без вещей», и уже по дороге от контролера я узнал,

что я иду на краткосрочное свидание. Сердце в груди бешено заколотилось от

предчувствия долгожданной встречи.

Меня вывели в тюремный двор и закрыли в «стакан» — малюсенький боксик, где с трудом

могли поместиться три человека, со скамеечкой вдоль стены. Через пятнадцать минут

пришел попкарь со свиданок и провел меня в помещение, точь-в-точь, как показывают в

фильмах: разделенное надвое перегородкой с толстенным стеклом и телефонными

трубками для переговоров. Свидание с родными длилось целый час, но все равно я не мог

наговориться. Жена и мама плакали и говорили, что я сильно похудел. Старший сын

смотрел на меня обалдевшими глазами, младшего не привели. Я даже не знаю, что со

мной было бы, если бы пришел и младшенький… Наверняка он устроил бы истерику по

поводу того, что его не пускают к папе. Представляю себе их впечатления! Это я привык

уже к своему внешнему виду, а им видеть меня за стеклом рядом с другими зэками, в

фуфайке… Кстати, давать какие-либо ответственные рекомендации своим на свидании не

следует: не уверен, но вполне возможно, что переговорное устройство на прослушке. Если

вам уж так необходимо что-то сообщить, то лучше захватите с собой ручку и тетрадь и

напишите все, что вам нужно, дав родственникам прочесть через стекло. Бумажку потом

можно просто сжечь в боксике.

Когда меня привели обратно (там же мне выдали передачу, и я сам ее приволок в хату), радость встречи сменилась глубочайшей депрессией. Но мне удалось справиться с ней, и я

стал усиленно готовиться к суду.

Полностью описывать фарс под названием суд я не стану. Слишком много было