И равнодушно смотрят небеса...

«шнырей» при операх и другом начальстве, бригадиров в цехах. Они старались любыми

путями найти на них компромат и сдать его в оперчасть, заслужив право занять место

подсиживаемого. С самого утра у кабинета старшего оперативника выстраивалась длинная

очередь из тех, кто собирался сделать доклад на вольную тему. Тут же можно было

увидеть и завхозов с подарками, «самоделкиных» с заказанным ширпотребом, да и мы с

Олегом часто попадали в эту очередь с картинами под мышкой. Естественно, самые

злободневные вопросы, связанные с условиями жизни в зоне можно было решить

исключительно через начальство, поэтому к операм, замполиту и заместителю начальника

по режимно-оперативной работе так или иначе приходилось обращаться подавляющему

большинству. Мы с Олегом выполняли заказы старшего опера, за что он разрешал нам

получать внеочередные передачи, подписывал «личняки» по трое суток и не позволял

своим операм и козлам делать у нас шмоны.

Для разного рода «обиженных», «опущенных», «петухов», эпилептиков и очень старых по

возрасту заключенных существовал отдельный барак и отряд под номером семь.

«Петухам» запрещалось есть за общим столом, и поэтому на «помазанке» для них были

выделены несколько столов, отдельная, помеченная специальным способом, посуда, да и

приходили они в столовую последними. Но на каждом отряде все равно были пару своих

«опущенных», «обиженных» или «петухов», не пожелавших перейти в седьмой отряд.

Дело в том, что жизнь на седьмом была не сахар: старики и больные «без флага, без

родины», «петухи» — сплошная нищета и постоянные проблемы с куревом, чаем и едой,

потому что мало кто из них получал передачи из дома. В седьмой отряд могли засунуть на

время в наказание, например, «возвращенцев» из колонии-поселения. Здесь необходимы

некоторые пояснения.

Существовали (не уверен, существуют ли сейчас) «звонковые» статьи (например,

убийство с отягчающими обстоятельствами), когда осужденный должен был просидеть

свой срок «от звонка до звонка», не имея возможности освободиться условно-досрочно

или изменить режим содержания на более мягкий (перевод в колонию-поселение или, как

говорили раньше, «на химию»), когда заключенному подходила определенная законом

льгота. Остальные имели право на льготу в срока, указанные в Уголовном кодексе, — по

1/3, 1/2 или 3/4 отсиженного срока. Под ежегодную амнистию на усиленном режиме, где

сидели в основном «тяжелостатейники», попадали немногие. Решение о применении к

осужденному законной льготы принимал выездной суд, который руководствовался

характеристикой, поданной на него зоной. Администрация колонии могла рекомендовать

изменить меру пресечения или же наоборот. Когда суд получал такое ходатайство о

переводе зэка в колонию-поселение, это означало, что администрация лагеря как бы

гарантировала администрации «химии», что этот осужденный твердо стал на путь

исправления и с ним не будет проблем. И тут через какое-то время навалившиеся соблазны

«полувольной» жизни делают свое черное дело, и этот осужденный попадается на

злостном нарушении режима, чаще всего, «употреблении» (наркотиков, алкоголя, клея,

толуола — не важно). Его садят в местное ШИЗО и потом отправляют обратно в ту же

зону, откуда его привезли. Это позор для зоны и огромная «бочина» для несчастного зэка.

«Возвращенцев» было не много, примерно один на 50-70 поселенцев. К ним в колонии

относились крайне отрицательно и всегда отправляли его на непристижную по лагерным

меркам работу — в литейный или швейный цеха, сантехником и т.п. — с обязательным

поселением на каком-нибудь затрапезном отряде, в худшем случае — на седьмом. Там им

приходилось жить отдельно от общей обиженной массы, «за чертой», в отдельной

комнате, куда «петухи» входить не имели права. Все это, естественно, сказывалось на

общем отношении зэков к таким заключенным: они уже не «стояли» в зоне так, как

раньше.

Лагерные «петухи» вели себя тихо, никуда не лезли и жили своей жизнью. Время от

времени кто-то из осужденных пользовался их «услугами», но если вдруг их «накрывала»

администрация, то оба ехали в ШИЗО. С «петухом» общаться можно было только в

презрительно-высокомерной манере, ни в коем случае не здороваться за руку (это вообще

можно было делать только с тем, кого ты хорошо знаешь), бить рукой, есть за одним

столом — все, как в тюрьме. «Петухи», как правило, занимали соответствующие их рангу

должности — были шнырями, ассенизаторами, выполняли самую тяжелую и грязную

работу. На обычном отряде для них выделяли закуток, где они и ютились, стараясь особо

не шуметь.

Как и в тюрьме, незадачливому арестанту зона всегда готова была преподнести массу

сюрпризов в виде возможностей попасть «в непонятки», в момент оказаться по уши в

долгах или запороть бочину. Сидящие годами люди, радующиеся любому развлечению, ни

в коем случае не пропустят не в меру говорливого, хвастливого или слишком уж

перепуганного зэка. К потенциальным мишеням для издевательств можно отнести

национальные меньшинства, лиц с физическими недостатками, смешными фамилиями и

физиономиями, а также совершивших казусные преступления. (Например, был один,