И равнодушно смотрят небеса...

теперь меня невозможно заставить взять в руки не только кисть, но даже простой

карандаш. Бывало, мы за сутки делали по две-три серьезные живописные работы, причем

никого не волновало ни то, что у тебя нет вдохновения, ни то, что ты уже не спишь больше

тридцати часов — «Чтоб к завтрашнему утру было готово!» Рабский труд…

Вся зона занималась изготовлением ширпотреба, причем диапазон изготовляемых поделок

был настолько обширен, что этими изделиями можно было завалить все полки небольшого

универмага. Столярка — от мелкой мебели, карнизов, ажурных настольных ламп и

подвесных светильников до инкрустированных шахмат и нард. Особой популярностью

пользовались разного рода наборы кухонной утвари — досточки, лопаточки, скалки и т.п., которые нам с Олегом приходилось разрисовывать в неимоверных количествах. Заказы на

это барахло поступали как от зэков, так и от начальства, особенно от войсковых, которые

щедро одаривали этими поделками своих близких, а чаще просто продавали за бесценок.

Изделия из металла — от красивейших самурайских мечей с рукоятками из слоновой

кости (естественно, заказанные «сверху») до стандартных зоновских «выкидушек»,

наборов столовых ножей, наборных трубок и мундштуков и кучи другого хлама, который в

зоне считался валютой, а на свободе был не более чем экзотическим сувениром. Кроме

этого в зоне работали две-три швейные мастерские, которые шили далеко не перчатки и

робы. В бане было налажено производство икон и окладов, на механических участках

цехов втихаря делали цепочки, браслеты, крестики, в литейке отливали «малые

скульптурные формы» — в основном барельефы и кресты с распятием. Регулярные

шмоны выявляли залежи ширпотреба практически на каждом рабочем месте. Народ

страдал, уезжал на подвал, но подпольное производство не прекращалось, потому что все

это можно было «выгнать» на свободу или продать за чай и курево войсковым. В свое

время сообразив, что репрессиями стихию не остановить, оперчасть решила этот процесс

возглавить и направить, обязав большинство рукодельников выполнять заказы на

ширпотреб.

То, чем занимались художественные мастерские, можно было бы тоже назвать

«изготовлением ширпотреба». За исключением того, что мы с Олегом, поставив себе

определенные задачи и стараясь их выполнить максимально качественно, выдавали на-

гора тонны высокохудожественных произведений — графики, акварельной и станковой

живописи, росписи и (не побоюсь этого слова) фресок. Чего только не пришлось

разрисовывать! Стены в спортзале и коридорах, досточки, доски и огромные стенды,

автомобильные номера и шурши завхозов. Пришлось даже выкладывать мозаичное панно

и отливать из гипса несколько небольших скульптур! По заказам администрации колонии

за время моего «отдыха» нами было нарисовано почти две тысячи разных полотен, многие

из которых вполне могли бы украсить стены искушенного любителя графики и живописи.

Это не простое хвастовство: мы с Олегом действительно поставили перед собой задачи

максимально отточить свои умения и создавать исключительно высокохудожественные

вещи. Что бы ни делали (разве только кроме откровенной халтуры типа флористических

узоров на досках, хотя…), мы старались, чтобы это было оригинальным и представляло

собой художественную ценность. Среди работников администрации колонии, слава Богу,

нашлись офицеры, которые смогли по достоинству оценить наш труд, и через пару

месяцев мы были на особом счету: нас освободили от написания объявлений и разной

сопутствующей дребедени, и поручили заниматься исключительно тем, что мы умели

лучше всего — графикой и живописью. От этого нам легче не стало, потому что работы

прибавилось вдвое, но теперь мы могли реализовать свое умение в полной мере и

поставить перед собой новые задачи, связанные с творческим ростом. Я не даром столько

пишу об этом: факт того, что нам разрешили заниматься творчеством, во многом снимал с

нас рабские обязанности и позволял перейти на другой уровень. Нам разрешили свободно

передвигаться по зоне, козлы знали нас в лицо и по первому требованию открывали

локалки, а когда мы с Олегом расписывали стены офицерской столовой, ее завхоз,

умилившись качеством нашей работы, позволил нам все время, пока мы там работали,

питаться при ней. Очень скоро мы приучили войсковых, что нас нет на утренних

проверках: после бессонной ночи все же хотелось поспать подольше, да и они прекрасно

знали, что мы «пахари» и от работы никогда не увиливали, что было главным критерием

оценки успешного процесса исправления для любого зэка. В бараке я провел всего две

ночи за весь свой срок, потому что имел право ночевать в шурше в связи с постоянными

авральными работами. Завхоз отряда, порядочная гнида, всячески старался меня поймать

на чем-нибудь и заставить работать на себя, но я никак не давал ему этого сделать. Тогда в

один из вечеров он пришел к нам попить чая, подписать «мирное соглашение» и

попросить нас разрисовать ему набор кухонных досок. Мы согласились, и он, оставшись

очень доволен, больше не приставал.

Наш деятельный и вечно копошащийся, даже когда был с похмелья, малыш-замполит