И сердце пополам

Оба, и Саша, и Глеб, не сговариваясь, выбрали горячий шоколад с молоком. Он скосил на неё глаза, будто слегка удивился. А ей вдруг стало приятно, оттого что их вкусы, пусть даже в такой мелочи, совпали.

Правда, брать у неё деньги Глеб наотрез отказался, и к ней вернулось чувство неловкости. Кто она ему, чтобы он за неё платил? Но Глеб и слушать ничего не желал.

— Ну что? Теперь на горку? — допив шоколад, он промокнул губы салфеткой.

Поразительно, но она воспринимала внешность Глеба как-то фрагментарно. Сразу запали в душу его глаза. Остальные черты вспоминались потом смазано, как в дымке. И вот губы его, например, до настоящего момента она не замечала, и почему-то не видела раньше, какие они яркие, какой у них чувственный изгиб.

Захотелось немедленно их запечатлеть. Ну ничего, потом, дома…

— Что такое? — озадачился он. — У меня что-то не так?

Саша, спохватившись, зачастила:

— Нет, нет, нет, всё хорошо. Я просто задумалась…

Выпалила и тут же устыдилась. Задумалась она! Глядя плотоядно на его губы! Вот что он решит? Уж вряд ли подумает о том, что она просто хочет написать его портрет.

Он и правда посмотрел на неё как-то странно: слегка удивлённо и… удовлетворённо, что ли. И на эти его губы, чувственные и яркие, тенью легла еле заметная улыбка, совсем не такая, как обычно. Даже не улыбка, а усмешка.

Саша густо покраснела. Но к счастью, в следующую секунду он улыбнулся уже широко и по-доброму.

— Я ж тебе сказал — завязывай смущаться. Идём на горку?

Выдохнув, она кивнула, но опять замешкалась:

— А как с папкой быть?

Она большая и неудобная, Глеб и в лабиринте ею цеплял все углы, а тут она тем более будет мешать. И не оставить нигде.

Глеб снова повернулся к сказочной бабушке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Можно мы оставим вам на хранение, пока на горке катаемся?

— Что ты, что ты! Нельзя, не могу я, — запротестовала та.

— Никто ж не узнает. А я заплачу. Двести рублей в час, нормально?

— А вдруг у вас там бомба? — уже не так твёрдо возразила она.

— Какая бомба? — усмехнулся Глеб. — Нарисованная, что ли?

Женщина немного поколебалась, посмотрела по сторонам и высунула из окошка руку:

— Ладно, давайте сюда. Но деньги вперёд.

Глеб протянул ей две сотенные купюры и папку.

Строго говоря, в сквере было две горки. На одной, что поменьше, — резвилась визжа детвора, со второй, высоченной, — с такими же воплями и визгом катались и подростки, и молодёжь, и даже люди постарше.

Саша немного робела — столько народу, столько шума, затопчут и не заметят. Одна бы она даже близко сюда не подошла. Но Глеб уверенно тянул её на самый верх. По пути где-то подцепил картонку, предложил ей. Она умостилась на ней, как в детстве на санках, а Глеб пристроился за её спиной, руки положил на плечи, и они помчались вниз.

Ветер свистел в ушах и обжигал лицо, а сердце захлёбывалось от восторга…

= 23

А глаза у неё были зелёные-зелёные. Чистый малахит.

В прошлый раз он и не заметил, какие у неё глаза. Хотя она вообще ему тогда какой-то другой показалась. Чучело — так, кажется, он её называл. И где он чучело увидел? Но там и обстановка нагнетала — можно этим немного оправдаться. И всё равно непонятно, с чего он взял, что она страшная. Вполне симпатичная девчонка, очень даже милое личико, и без косметики, между прочим. А вытряхнуть её из этого балахона да приодеть, так и вовсе получится конфетка.

Впрочем, эти мысли занимали Глеба совсем не долго.

Неожиданно его самого эта прогулка увлекла. Кто бы ему сказал, что блуждать по ледяному лабиринту под её щебет будет так забавно, а про горку и говорить нечего. Они оба смеялись чуть ли не до изнеможения. Причём над такими глупостями порой, над какими в другой раз он бы и натянутой улыбки из себя не выдавил.

И как-то так получилось, что это «свидание», которое, как он считал, будет тягостным, тоскливым, напряжённым и, главное, насквозь фальшивым, неожиданно вылилось в очень приятное времяпрепровождение.

Глеб даже несколько раз ловил себя на том, что расслабился и совершенно забыл, зачем он здесь. Забыл про расчёт и про план. Забыл, что Саша — дочь ненавистной Фурцевой.

Ощущение было такое, будто он и правда просто гуляет с девчонкой, с которой оказалось на удивление легко общаться. Может, потому, что в ней не чувствовалось ни жеманства, ни притворства, ни желания казаться лучше. Всё, что ей на ум приходило, тотчас отражалось на лице. Все её эмоции и желания без труда читались в глазах.

Ну разумеется, такая непосредственность его тронула — искренность всегда подкупает.

А когда она откровенно уставилась на его губы, он и вовсе ощутил приятное волнующее тепло. И в этом взгляде не было ни капли греха или пошлости, но ему вдруг захотелось поцеловать её.

Это был, конечно, сиюминутный неосознанный порыв, но такой внезапный и сильный, что будь они в месте поуединённее, он бы так и сделал.

А потом она спохватилась, смутилась, будто её застигли врасплох за чем-то непристойным. Опустила глаза. Чудна́я она!