И снов нескромная невинность

Марина казалась себе чертовски привлекательной, но искусственный свет извращает до неузнаваемости даже совершеннейшие пейзажи, безжалостно круша действительно сказочные иллюзии, чего уж говорить о сливающейся с мраком ночи застывшей фигуре, лишь контурно напоминающей женский силуэт.

В такое позднее время кому вздумается махать на дороге руками?

Её заметили, оценили, но совсем не так как она мечтала. Совсем не так.

Женщина нуждалась в приключениях и страсти, жаждала признания, обожания, симпатии. И  незамедлительно получила всё, что хотела, даже больше: её купили. С потрохами, за дешёвую копейку, нисколько не скрывая потребительских симпатий.

– Приземляйся, волшебная. Почём нынче любовь?

– Понятно, ты новенькая. Ничего, договоримся. Падай, осваивайся!

Блеск в её лукавых глазах всегда освещал мужчинам нужное направление.

Машина была дорогая. Внутри пахло элитным парфюмом. Мальчишки выглядели широкоплечими, взрослыми, пожившими.

– Замечательно, крошка. Да ты уже мокренькая! Определённо, ты ждала нас.

Марина Сигизмундовна нервно расхохоталась, – пусть так, мальчики! Если на всех озабоченных дам не хватает принцев, приходится довольствоваться их белыми жеребцами. Прикольно! Так я ещё не развлекалась. Можно вопрос?

– Валяй!

– Вы совершеннолетние?

– Не бери в голову, крошка. Сама увидишь.

Особая миссия

Не каждому удаётся в нужное время родиться, в нужном месте. Мне как-то сразу не повезло: родитель мой родом из шахтёрского городка, к сивухе пристрастился раньше, чем грамоте выучился. Где его маменька откопала – ума не приложу.

Драл меня, почём зря, сатана, наверно с самого рождения. Без разницы ему было – за дело или так, руки деть некуда.

Любимой поговоркой отца было, – учить надо, пока ничего не натворил. Когда напакостил –исправлять и расплачиваться поздно. Для профилактики и правильного образования мальцу шрамы на заднице жизненно необходимы, чтобы честь блюл и отца помнил.

Я ему не очень-то давался, особенно когда хмельной куражился – убегал, куда подальше, так с дядькой Василием и познакомился.

Мамка говорила, что любит отца. Было бы за что. Скуластый, как татарин, худющий, с бородищей и рыжими вихрами, на тоненьких ножках.

В споре с маманей  у него один аргумент – кулаком в глаз и вожжами, пока не притихнет. Потом обхаживает, – любушка моя, цветочек аленький. Тьфу! И прячутся в дальней горнице.

Мамку жалко. У меня мечта была: когда вырасту – его, супостата, от души выдрать, чтобы визжал как поросёнок и пощады просил.

Вечно родителям некогда было. Я как гриб рос, что в межах вдоль огородов вылезают при любой погоде – сам по себе, лишь бы дождик поливал.

Со сверстниками мне было неинтересно. Настрогают мечей, тетиву на луки натянут и играют в Робинов Гудов. Или кораблики из бумаги по ручьям пускают. Мелюзга. Им бы по чужим огородам шарится, словно своей репы да морквы не хватает. Скукотища с ними.

Отец, то в лаве, то вино с собутыльниками хлещет, то картоху окучивает, ещё чаще за печкой на топчане храпит.

Матушку я вовсе по неделе не видел. Проснусь – её уже след простыл. За трудодни горбатилась. А дома хозяйство: поросята, гуси, огород от задов дома до самого леса. С меня какой помощник? А бате, чаще всего недосуг.

Короче, некогда им было меня уму-разуму учить. Был бы сыт да обут.

Вот я и пристрастился у перевозчика, дяди Василия, науку жизни постигать. Сначала, чтобы время скоротать, пока прятался, потом во вкус вошёл. Он и был тогда моим единственным другом.

Василий про всё личное мнение имел, обо всём знал, даже о том, чего в учебниках нет. С ним было здорово, интересно. И разговаривал он со мной не как с недорослем, как с взрослым. Мужиком называл, за руку здоровался.

– С капиталом, с огородом да собственной хатой, Федька, любой чудак счастливо проживёт. Никакой, Федька, романтики в сытой жизни быть не могёт. Ты как я попробуй, сквозь бурелом да скалы к свету пробиться. Отца у меня отродясь не было, мамку почти не помню. Улица меня воспитала. Помню, волосы у маменьки были густые прегустые. По самую, совсем как у Маньки Спиридоновой, по самую филейную часть, даже ниже.  Светлые волосы, мягкие, душистые, Молоком от неё пахло и мёдом. Как тебе Манька-то, малец? Фигуристая, бабёшка, аппетитная, аж зубы сводит. Словно яблочко наливное. С какого бока не надкуси – сладко. Я б её с великим усердием приголубил! В бабе чё самое для мужика главное – титьки тугие да огузок наливной. И чтобы понятливая была. Молчи. Рано тебе о сурьёзной любви думать.

Дядька был сексуально одержим неземным женским совершенством. Особенно его вдохновляли молодые бабы с высоким бюстом и шикарным задом, но чтобы обязательно талия прощупывалась. От таких прелестниц он глаз отвести не мог.

В те года такие темы даже с друзьями не обсуждали, считали постыдным, грешным, а Василий запросто мог по полочкам разложить любой женский образ, не чураясь предпочтений.