И снова девственница!

– В этом и состоял план Брионского. Ты убиваешь наследника, тебя судят, потом отрубают голову. Или вешают – в зависимости от приговора. Как только наступает момент смерти, ты возвращаешься в тот самый миг, из которого пришла, – о том, что ему известны координаты, Ворон упорно молчал, ибо прекрасно понимал, что в нервном состоянии Люба себя совершенно не контролирует. Нет, сначала он сделает то, что считает нужным, а потом…

– О боже! – с ужасом выдохнула Люба. – Вот козлина!

Потом опомнилась, ойкнула и виновато посмотрела на Ворона. Тот лишь понятливо хмыкнул и улыбнулся. Тепло-тепло. Обнял, зарылся клювообразным носом в макушку и вздохнул. О том, что герцог Брионский собирался с ней сделать накануне казни, он говорить не стал. Впрочем, из ментала стало понятно, что на сей счет сама Люба особо не обольщалась. Хорошо, что подробностей не знала! А ведь даже стражники оказались подкуплены. Ну ничего, теперь их никуда выше дворников не возьмут.

А потом Ворон снова ушел, лишь томительно нежно поцеловав попаданку в сочные, манящие губы.

В отличие от опытного мага Люба тяжело отходила после незапланированного чтения сознания. Несколько дней слились в одну муторную липкость. Голова гудела словно чугунная. Люба просыпалась, справляла естественные потребности, что-то ела, пила и вновь засыпала. Иногда приходил Корд. Уставший, с тенями под глазами и сальными из-за нехватки времени волосами. Садился на край кровати, гладил Любу по голове, целовал вялые губы и вновь уходил. Работать.

Тот небольшой разговор о коварных планах Брэга быстро отошел на задний план, все мысли, точнее сны, занимали неразрешимые противоречия. С одной стороны, Люба часто видела свою дочурку. Правда, теперь Зойка не плакала, а просто смотрела в окно. По стеклу бежали струи дождя, громко стучали о карниз, размывали видимость. Девочка все время спрашивала бабу, когда же вернется мама, а та не знала, что ответить, и звала смотреть мультики. В какие-то моменты она поддавалась, и тогда от сердца отлегало, но чаще всего Зойка утыкалась курносым носом в стекло и продолжала неотрывно смотреть на дорогу.

С другой стороны, Люба чувствовала непреодолимую тягу к одному невообразимо сексуальному Ворону. Она вновь ощутила тот огонь, что он разжег в ее крови, сладость губ, властные движения языка, горячие руки, дарившие негу. А еще вспоминались те сложности, что окружали Кордавана всю его долгую жизнь. Как и без того непростой характер постепенно покрывался толстой коркой брони из равнодушия, цинизма, а порой и беспощадности. Ведь по мере достижения им профессиональных высот друзья и родственники, не говоря уже о знакомых, хотели от него лишь одного – извлечь выгоду. А враги на деле показали, как можно умело использовать любую слабость, милосердие и прочие душевные порывы против недругов.

Череп, как ни странно, не беспокоил вовсе. А как пугал: мол, ты умрешь, отступись! И что? Сгинул куда-то, хитро слепленная плазма! Чего, спрашивается, донимал?

В какой-то момент Люба проснулась от осторожного прикосновения своей новой горничной.

– Ваше высочество, пора вставать.

– Зачем? – равнодушно уставилась попаданка в едва розовеющее небо за окном. Восход? Или наоборот? Кто его сейчас разберет.

– Надо принять ванну, сделать прическу, накрасить, – принялась перечислять служанка. – Потом платье принесут.

– О! – оживилась Люба. – Мне теперь можно выходить?

– Пока нет. – Румянец смущения залил щеки горничной. – Но через два часа господин Кордаван просил вас быть готовой.

Обрадовавшись, попаданка почти бодро сползла с кровати и потопала в ванную, где ее уже ожидала горячая, умопомрачительно пахнущая розами вода. Плотный завтрак, макияж, маникюр и прочие женские радости говорили сами за себя – ее ждет свобода! Ну не будут же ее наряжать для судебного процесса? Да и Корд бы тогда предупредил… В общем, что бы ни предполагала Люба, то, что ее ожидало, не входило ни в белый, ни в черный список. И когда она это поняла – в комнату внесли черное, словно сажа, траурное платье, – то выматерилась так, как не выражалась лет десять. Вслух. На себя и свою глупость.

Встревоженная служанка тут же кинулась к кувшину с питьем и подала стакан с соком.

– Ваше высочество, пожалуйста, успокойтесь. Вот, выпейте, вам сразу полегчает!

– Спасибо! – Она приняла напиток и залпом его выпила. – Что ж ты сразу не сказала о похоронах? А я, ворона, совсем об этом не подумала.

Искреннее раскаяние охватило Любу. Да, она потеряла ощущение времени, да, более животрепещущие чувства заполонили сознание, но принц мертв, причем по ее вине, пусть вынужденной, но прямой.

– Дура! – простонала Люба. – Большая эгоистичная дура с дырявой головой и потерянной совестью!

Если в сок добавили успокоительное, то оно явно не подействовало. Она обхватила себя руками за плечи и затравленно посмотрела на служанку. Муки совести накатили так неожиданно, что она с трудом справлялась с эмоциями. Да, Брэгдан знатно расшатал ее психику, пусть она и держалась стойким оловянным солдатиком.