И снова здравствуйте!

Промучившись две недели я решил отдать всё на волю случая. Если у нас с ней всё сложиться — значит начнём… э-э-э… ну, дружить. А если нет — значит пока не судьба… Ну лукавил я, чего уж там. Потому что как может не сложиться общение у детей в семь-восемь лет. Ну если специально ничего не портить? В этом возрасте обиды и беды забываются с полтыка, а начать считать человека другом можно всего лишь после того, как он тебе покажет «секретик», сотворённый им из кусочка стекла, закопанного в песок, под которым спрятан яркий фантик. Так что друзья заводятся буквально с полпинка. Ну, за исключением совсем уж одиозных случае. Типа Жоры… Но у меня было оправдание! Я же знал, что она должна сильно заболеть и из-за этого бросить «художку». А мне совсем не нужно было, чтобы она заболела. Я же собирался устроить нам полноценный курс теломерной терапии, а её лучше всего начинать на пиковым состоянии здоровья организма. Потому что она не лечит, а просто сохраняет организм, замедляя старение. Любая же болезнь — это удар по организму. Ну а если она тяжёлая — то и удар тоже тяжёлый. Так что попытаемся обойтись без болезни. Как? Да с помощью спорта, конечно! А что — она у меня всегда была той ещё рыбкой. Фанаткой моря. Даже заявляла в шутку, что в прошлой жизни точно была дельфином. Так почему бы не затянуть эту шуструю очаровательную малышку на секцию по плаванью. Разом и развитие будет, и закаливание. Ну и на тренировки будем бегать вместе…

Судьбоносный разговор состоялся на следующем занятии. Вернее сразу после его окончания.

— Ну чиво тибе?

Я широко улыбнулся. Вот ведь Евина дщерь. Сам же видел, как она всё это время бросала на меня взгляды исподтишка. И с подружками они тоже явно не композицию с рисунком обсуждали. Иначе с чего бы и им на меня так пялиться…

— Да ничего. Хочешь, я помогу тебе нести портфель и папку с рисунками. Нам по пути почти.

— Вот ещё… — Алёнка вздернула носиком, похоже собираясь отвергнуть моё галантное предложение. Но тут одна из её подружек, которые, едва заметив моё движение в её сторону, тут же подтянулись поближе, отчаянно заморгала ей глазами и замотала головой. Так что моя любовь запнулась, слегка покраснела, полоснула сердитым взглядом сначала по подружкам, которые теперь уже втроём отчаянно кивали и корчили рожицы, потом по мне, а затем вздохнула и нехотя протянула мне портфель и папку.

— Ладно…

Первые метров пятьсот мы шли молча. Так что подружки, пристроившиеся за нами метрах в тридцати, причём ещё и заметно увеличившись в числе, точно оказались изрядно разочарованы. А потом я рискнул-таки снова раскрыть рот.

— А ты в какой школе учишься?

— В пятой, — настороженно отозвалась девочка.

— А я во второй. А в каком классе?

— В первом «А».

— А я в третьем «Б».

— В третьем? — Алёна окинула меня удивлённым взглядом. Нет, за четыре года занятий спортом я очень неплохо раскачался. Так что на третьеклашку я тянул вполне. Вот только классы в «художке» обычно старались формировать из более-менее одногодок.

Дело в том, что полный курс художественной школы был синхронизирован с общеобразовательной, и в первый класс, как правило, зачисляли учеников, перешедших в пятый класс обычной школы. Сделано это было чтобы к окончанию восьмого класса ученик получал бы ещё и аттестат об окончании художественной школы. Вследствие чего после восьмилетки он, вместо перехода в девятый класс или ухода в ПТУ, мог поступить в художественно-промышленное училище или в художественный техникум. Ну, если у него появится такое желание… Потому-то и подготовительные классы, в которые определяли всех, кто ещё не достиг, так сказать, возраста «художественного первоклассника», так же формировались из учеников приблизительно одного возраста. Ну, чтобы по достижении нужного возраста их сразу, всем устоявшимся коллективом, отправить в первый класс…

— Ну да, — я лучезарно улыбнулся, слегка повернувшись в её сторону ямочкой на щеке. Алёнка слегка насупилась, но я продолжал «держать улыбку», и она, не выдержав, тоже улыбнулась в ответ. Но тут же смутилась и отвернулась. А я, внезапно, почувствовал, что и у меня сердце бешено колотиться, а уши стремительно краснеют. Да что ж такое-то…

— А ты где живёшь? — спросила она спустя где-то ещё шагов триста. Когда сумела успокоиться и осознала, что пауза как-то затянулась.

— В фэёвском общежитии на Жоли-Кюри.

— А-а-а, — она чуть погруснела.

— Но я провожу тебя до самого дома, — тут же клятвенно пообещал я. Алёнка встрепенулась и подозрительно посмотрела на меня.

— А откуда ты знаешь где мой дом? Ты что за мной следил?

Я мысленно выругался. Блин, едва не спалился…

— Да нет, просто у меня на проспекте Ленина дедуся с бабусей живут. И когда я из «музыкалки» иду к ним, то часто прохожу через дворы домов, что по Жоли-Кюри. В том числе и через ваш. Ты же в доме, где почта живёшь? Я в его дворе тебя видел. Ты с девочками в «классики» играла… — торопливо принялся я выстраивать непротиворечивую версию.

— Из «музыкалки»? Ты чего ещё и музыкой занимаешь? — недоверчиво хмыкнула моя любовь.