И солнце взойдет. Она

– Если тебе будут нужны деньги, просто скажи. Я решу этот вопрос.

– Прозвучало немного двусмысленно. – Рене неловко улыбнулась, но Тони остался серьёзен.

– Ты действительно талантлива. Будет обидно упустить такой шанс. И не говори, что смерть Хэмилтона поставила крест на твоих чаяниях. – Ланг демонстративно закатил глаза и уж очень раздражённо ударил по струнам. – Нейрохирургия не краеугольная наука о вселенском счастье. В той или иной степени, человечество может без неё обойтись.

– Но это была моя мечта. Я грезила ей почти десять лет, и ничего не изменилось. – Она отставила пустой стакан и поглубже зарылась в одеяло. Стало не обидно, но немного неприятно. Тем временем Энтони принялся наигрывать знакомый мотивчик, прежде чем прервался и задумчиво проговорил:

– Мы растём, мечты меняются. Пришла пора искать новые, иначе рискуешь опоздать на всю жизнь.

Рене ничего не ответила. Лишь смотрела, как длинные пальцы аккуратно перебирали струны, и вслушивалась в доносившуюся невесёлую мелодию. Неожиданно она пробормотала:

– Я всё ещё не так хороша в английском, как мне хотелось бы. Но знаешь, поговаривают, депрессия измеряется в Radiohead’ах. Ты понимаешь, насколько глубоко провалился в неё?

Энтони чуть качнул головой, не прекращая напряжённый, очень тревожный перебор песни, и Рене вдруг стало неспокойно. Словно прямо сейчас происходило нечто такое, что вот-вот приведёт к неизбежной трагедии. На ум почему-то пришло воспоминание о падении с мотоцикла, а потом заколдованное:«Mortuus est, Роше». Она поёрзала на месте и вдруг попросила:

– Перестань. Пожалуйста, не надо её играть.

Ланг прервался на режущем диссонансе и удивлённо посмотрел на совершенно потерявшуюся в своих ощущениях девушку. А она беспокойно комкала одеяло и силилась понять, что же пошло не так. Тони очевидно ждал пояснений, но Рене молчала, так что он пожал плечами и вновь сыграл пару фраз.

– Она напоминает о смерти… – пробормотала Рене.

– И что с того? – Тони поднял бровь, не отвлекаясь от струн. – Это всего лишь одна из неизбежностей. Нам ли с тобой не знать.

Расколотые яйца, крик умирающих птиц в борьбе за жизнь. Я чувствую смерть, вижу её чёрные глазки…3

– машинально прозвучало в голове, и Рене не выдержала.

– Прекрати! Не надо… Я… – Она задыхалась в собственных эмоциях, пока её ладонь не оказалась вдруг прижата к колючей впалой щеке. Не понимая, что говорит, Рене прошептала: – Это плохая песня. Не играй её, пожалуйста.

– Не буду, – пришёл тихий ответ. – Закрывай глаза. Тебе надо отдохнуть.

Рене послушно смежила веки, ощутила, как прогнулся под тяжёлым телом матрас, а потом неожиданно улыбнулась. От первых же сыгранных нот навернулись слёзы, которые она поспешила спрятать в подушку. Мелодия лилась дальше – бессловесная, но такая светлая, будто посреди снежной рождественской ночи вспыхнули яркие звёзды. Она напоминала о залитом светом маленьком кабинете, запахе старых квебекских улочек, успокаивающем шуме операционных и людях, которые теперь навсегда остались в прошлом. Музыка уносила на знакомых до щемящего сердца волнах, и где-то между явью и сном, Рене прошептала:

– Профессору очень нравилась эта песня.

– Нет, – фыркнул Энтони. – Ему нравилась ты, а ещё Битлз. Так что он связал эти две вещи в своей голове.

– А ты? – Но Ланг не ответил, только едва заметно поджал губы, а потом неожиданно протянул руку и выключил свет, отчего в комнате стало совершенно темно. Что же, намёк был очевиден, но Рене всё равно пробормотала, когда услышала тихий перебор струн: – Чарльз переживал. Все эти годы он винил себя в том, что с тобой произошло, и искал хоть один повод поговорить. Он любил тебя, Тони, и никогда не пытался заменить, просто боялся вновь ошибиться.

Песня резко оборвалась, и дерево гитары осторожно стукнуло об пол. Стало тихо. Наконец послышался шорох одежды, словно Энтони растирал руками лицо, а потом матрас прогнулся чуть ближе.

– Я знаю, и теперь тоже боюсь, – сказал он совсем рядом. И щеки коснулся мягкий мех сонного бобра. – Спи. Скоро уже взойдёт солнце.

Рене нащупала в темноте большую ладонь и крепко сжала. Закрыв глаза, она гладила шершавые пальцы, пока в голове кто-то перебирал и перебирал струны.

 «Взойдёт солнце,Ту-ду-ду-дуПусть солнце взойдёт,И я скажу, всё хорошо…» 4