И сплетаются нити судьбы...

— Андрей Петрович, я думаю, вы понимаете, что это непростая ученица, — сказал Яков, нажимая на слово «непростая». — Она должна начать петь, как бы там ни было. Хоть я и разделяю отчасти вашу точку зрения. Иначе получится, как в той легенде: от вашего Орфея улетит его Эвридика. Мой вам совет, не оглядывайтесь. Если вы эту девицу хотя бы письменно научите различать си от ми, а до от ля, это уже будет хорошо. А вот если она выучит какую-нибудь популярную песенку, типа «Ксюша юбочка из плюша» и споет ее папеньке, то вас осыплют золотом, а в студии появится навороченная аппаратура, благодаря которой вы дадите знания и раскроете таланты десяти действительно одаренных детей. Я думаю, что, взвесив все за и против, вы примите верное решение.

И цыган оказался прав. Андрей Петрович был далеко не дурак. Он не стал орать, как это делали многие его, так называемые соратники, что искусство «не продается», а взял непростую ученицу. Он ежедневно тратил на занятия с ней несколько часов. Но грудастая, великовозрастная — ей уже исполнилось 16 лет — девица была ленива и на занятия ходила только из-за отца. Возможно, и их она бы пропускала, да только каждый день ее привозил шофер, который потом, скучая и позевывая, почитывал газетку, развалившись в кресле. Вероника была настолько ленива, что Белянкин после занятия с ней готов был выжимать майку.

— Это не обучение вокалу, а боксерская тренировка, — произнес как-то раз он, валясь от усталости всё в то же кресло.

Даже несмотря на весь свой педагогический опыт, он до сих пор не мог понять, есть ли слух у Вероники. Иной раз Андрея Петровича, добродушного и терпеливого мужчину, посещала такая лихая мысль: ну, коль, наступил медведь, а вернее, полностью оттоптал оба уха, то, неужто не мог просто растоптать девицу? Но потом сам же убеждался, что, видимо, косолапый пытался извести красотку и даже наступил в порыве всеобъемлющей жалости к человечеству ей на горло. Ан не вышло! И теперь девица, как самый страшный кошмар, приходила из ниоткуда к своему учителю и мучила его, истязала пытками. Потом бросала, истерзанного, и уходила, удовлетворенно тряхнув напоследок осветленными кудрями.

Видимо, однажды ее папуля — о-о-очень влиятельный господин — потребовал от чада продемонстрировать результат его финансирования, да дитя неразумное не сподобилось! Вот и посетил инвестор занятия своего ангела. Распахнулась однажды дверь в кабинет музыки, и вошел и по-хозяйски расположился в кресле, папаня. Девчонка струхнула — видать, водился за ней какой-то грешок. Кашлянула в кулачок, выплюнув при этом жвачку — еще одна причина, по которой девица до сих пор не снискала славы Монсеррат Кабалье, — потупила взор, навесила на личико заинтересованность и проявила усердие…

В тот день Андрей Петрович впервые подумал, что не всё так плохо. В конце концов, даже зайца можно научить курить. Может, и Ника научится отличать си от ми и даже, возможно, не только на письме. Папаня остался доволен полуторачасовым занятием. Уходя, он потрепал свое дитятко по неразумной головке, а на пианино положил белый конверт.

— Это вам, Андрей Петрович, на расходы для студии, — провозгласил он шаляпинским басом.

Белянкин, не понимая, поднял брови.

— Ну, тюль, там, стулья, в общем, вам виднее, — ответил мужчина и ушел.

Когда Белянкин сунул свой длинный, острый нос в конверт, ему стало дурно. Он даже вспотел, а руки задрожали. «Таких» денег он никогда не видел! Во-первых, понятно, что в Стране Советов доллары были не в чести у власти. А во-вторых, сделав нехитрые подсчеты, он пришел к выводу, от которого ему даже пришлось расстегнуть рубаху: в конверте лежал его годовой заработок в «доброе советское время». Педагог прошелся по кабинету. Зачем-то закрыл, а потом опять раздвинул шторы. Поглядел на бордовые пыльные портьеры и всё решил. Решил в одну секунду и для себя, и для студии. Он купит в кабинет новые голубые портьеры и заменит древний продранный местами линолеум. И наконец-то пригласит настройщика для пианино.

И он всё это сделал. Кабинет преобразился. Дети, в частности, Люся и Ромала, быстро включились в работу. Они вымыли подоконники, батареи. Белянкин побелил потолок и повесил новые карнизы, на которых теперь красовались небесно-голубые портьеры. Он сам на своем кашляющем «Москвиче» привез линолеум и постелил его с помощью Саши и Кирилла.

Когда меценат в очередной раз посетил занятия Вероники, Андрей Петрович подскочил к нему с чеками, рассказывая, как и на что были потрачены деньги. Инвестор, крякнув, хлопнул недоуменно глазами:

— Вы просто пещерный человек, Андрей Петрович, — сказал он негромко.

Белянкин растерялся.

— Думал уже, что с этой долбаной перестройкой и капитализмом честных людей не осталось, — продолжил влиятельный господин. — Впервые рад, что оказался неправ. Вы себе-то хоть что-нибудь купили?

— То есть как «себе»? — не понял педагог.

Владимир Кузьмич, отец Вероники, хотел уже что-то эдакое высказать горе-учителю, но, прочитав на лице Белянкина искреннее непонимание, сдержался.