И сплетаются нити судьбы...

— Я не пьян, — буркнул в ответ Измаил и зашагал прочь. Капитан остановил его и проводил умыться в туалет на втором этаже. Там было тихо, и шаги гулко отдавались от стен. Измаил умывался, искоса бросая взгляды на военного. Тот просто стоял с ничего не выражающим лицом и смотрел куда-то в стену. Мать Саши протянула Мамедову полотенце. Парень поблагодарил кивком головы, а командир сказал, чтобы она не волновалась и шла в столовую, дескать, здесь он разберется сам. Мамедов едва удержался, чтоб не спросить, в чем же тот намерен разобраться. Но из разбитой губы сочилась кровь, и говорить было больно. Сердце понемногу остывало, и в голове прояснялось. Разбитые казанки саднили. Но сожаления о драке у парня не было.

— Так что там с Ромалой? — вдруг спросил военный.

От изумления Измаил вытаращил на него глаза.

— Ты сказал, что она умирает. Это правда?

Мамедов вскинул голову и бросил в лицо мужчине:

— Вам-то что? Его уже не вернуть. А она… Ведь они вместе еще со школы. Сашка тогда только переехал откуда-то и учился в пятом классе, а она в третьем. И в армию его провожала и дождалась бы точно. И дети были бы очень красивые. От большой любви всегда дети красивые рождаются. Да вот только сейчас-то что об этом говорить?

Парень закивал головой, будто соглашаясь. А потом глянул Измаилу в глаза, и тот даже шарахнулся на шаг назад, как от удара.

— Если ты намекаешь на то, что я виноват в его смерти, то я это и так хорошо знаю. Дня еще не прошло, чтоб я не думал об этом. Мне покоя один вопрос не дает: почему, увидев огонек снайперской винтовки, он закрыл меня собой? Почему он так поступил?

Ингушу стало неловко и даже стыдно. В конце концов, кто он такой, чтоб судить человека?

— Он не мог по-другому, — ответил Измаил тихо.

Командир усмехнулся уголком рта. И такая горечь сквозила в этой ухмылке!

— Вот то-то и оно, что по-другому он не мог! На то он и Герой. Настоящий герой! Пацанов наших после этого, как куропаток бы перестреляли! Они ведь еще все совсем зеленые были. Необстрелянные.

Мамедов смотрел на осунувшегося мужика и думал, что тому, наверняка, что-то пришлось говорить Сашиной матери, да и на похоронах он себя чувствовал неловко. Вроде бы он и не стрелял в Александра, а всё равно выходит так, как будто бы он виновен в его смерти. И смотрят все на него вопросительно. Он был еще молод, но уже прожжен войной. Вся грудь в медалях. Да на висках как будто седина. И выглядит на все сорок.

— Я не из праздного любопытства спрашиваю о Ромале, — проговорил он и полез за пазуху. Выудил оттуда конверт и золотой крестик на простом гайтане. Измаил побледнел, у него от волнения даже горло перехватило.

— Это последнее Сашино письмо. Я хотел отдать его Ромалиным родственникам, но им сейчас не до этого. Коль ты был его другом и знаешь ее, передай. Крестик он забыл в бане, как раз в ночь перед боем. А письмо еще накануне написал, да отправить не успел. Может, не сейчас, потом, когда время пройдет, отдашь. Не думаю, что встреча со мной порадует Ромалу. Саша много о ней говорил. Фотографии показывал. Красивая девушка, что говорить. У нас ему все завидовали. И письма часто писала, да и он любил ее крепко. Никто и не сомневался, что дождется. Пусть простит… если сможет.

С этими словами он вложил письмо в руку Измаила и пошел по коридору. Парень ошарашено смотрел на чуть помятый конверт, на тонкий крестик, а руки дрожали.

— С чего вы решили, что я ему друг? — крикнул он вслед.

Капитан обернулся.

— Я знаю, что ты передашь это письмо. Может не сейчас, потом, но передашь. И еще я знаю, что ты друг. Иначе бы не полез в драку, — спокойно ответил Сашин командир и ушел вниз. Измаил опустился прямо на пол, не сводя глаз с последнего послания Александра. В голове шумело, как иной раз бывало после боя. Сердце гулко билось в груди, а рубашка прилипла к мокрой спине. Он вспотел так, будто бежал несколько километров. Да и усталость была под стать этому…

…И сегодня, в день выписки Ромалы, он привез это письмо, но, увидев Ромалу, отдать не решился. Почему-то ему показалось, что она сойдет с ума, узнав, от кого это послание. Может, позже, когда пройдет какое-то время. Может, через месяц или два. А может, и через год. Время покажет.

Глава 37.

Ромала медленно выздоравливала. Большую часть времени она спала. Доктор, навещающий ее, говорил, что сон для нее — лучшее лекарство. С друзьями по институту она не встречалась. Общалась в основном по телефону. Зато Люся приезжала чуть ли не каждый день. Измаил заглядывал иногда. Но чувствовал себя как будто неловко и почти сразу уходил. Ромала бы и сама от себя ушла, если бы могла. Выглядела она — как правильно бабушка сказала, — что в землю краше кладут. На вид ей было лет сто. Голодовкой она подорвала себе здоровье и в первую очередь желудок. Он весьма избирательно принимал пищу и словно нехотя ее переваривал, причиняя порой сильную боль своей хозяйке.

— А чего ты ждала? — приговаривала Полина Яковлевна. — Сама не ела почти месяц, а теперь хочешь, чтоб всё было нормально?