И сплетаются нити судьбы...

…В тот день шел то дождь, то снег. Люди в черном толклись в дверях. В доме было не развернуться. Подъехала машина, и гроб вынесли во двор. Оркестр, надрываясь, играл «Реквием», вынимая душу и накручивая нервы на барабан. Обитый красной материей ящик загрузили в кузов. Город оказал большую помощь в последних проводах Героя России. Измаил ехал в одном из автобусов и со злостью думал, что, если бы Саше не дали этого звания, которое стоило ему жизни, вряд ли мэр, да и вообще кто-нибудь из городских чиновников вспомнил бы о парне. Это сейчас у них такие скорбные лица — ну, конечно, выборы-то не за горами! Нужно было блеснуть, чтобы в головах «народа» осталось воспоминание о таком нужном и щедром жесте со стороны власть имущих. И Измаил, глядя на авторитетные животы депутатов и широкие плечи их охранников, злился и отчаянно хотел нарваться на драку. Он терпеть не мог Александра при жизни, но после его трагической гибели, когда уже было доподлинно известно, что он спас жизнь командиру, а тем самым и остальным своим товарищам, уважал. Уважал и даже жалел. А тут эти, которые даже представления о нем не имели, трут лысины, утирают пот с «ученых» лбов. Противно. Здесь они были совсем не к месту. Оставались бы лучше в своих кабинетах. Провожать должны лишь свои, кто был ему дорог и кому был дорог он сам.

Измаил держал руку Алены в своей ладони. Как только парень появился в их доме, Сашина сестра так и не отпустила его от себя. Да ингуш и не рвался никуда. Так он был ближе к Александру, ведь он должен был попрощаться с ним и за Ромалу тоже. Тогда он мало знал, что там с ней в больнице. То, что ей плохо, он не сомневался. В автобусе он мог разглядеть человека, за которого Саша отдал жизнь. Это был плечистый накаченный парень лет тридцати. У него был тяжелый, суровый взгляд. Мамедов заметил, что тот даже не скорбно, а с досадой смотрит то на гроб, то на осиротевших мать и сестру. Будто осуждает Сашу за этот поступок. Каково ему? Каково это жить, каждый день осознавая, что тебе твою жизнь одолжили? Дали взаймы. Дал парень, который сам не то что пожить — вообще ничего не успел. Только полюбить. А тете Гале каково сейчас ехать рядом с человеком, из-за которого погиб сын? Сколь страшна эта ноша!

Поминки отводили в школе. Всех желающих проводить славного парня в последний путь маленький родной дом вместить не мог. На день в школе отменили занятия, но пришли все. Учителя, ученики, Сашины одноклассники и друзья по техникуму, многочисленные родственники и соседи. Все были здесь. Кроме одного человека. Того, кто самому Саше был дороже жизни. Среди сплошной черной массы не было Ромалы. Измаил пытался представить себе, где бы девушка могла сидеть или стоять, будь она на похоронах. И не мог. Только плачущей на гробе. Еще помнил ее лицо, когда она узнала о смерти любимого. И в такие минуты парень молил Бога, чтобы только Ромала не умерла, не ушла следом за Сашей. Сердце болело и страдало. Если бы он мог хоть чем-нибудь облегчить ей боль, он сделал бы это. Да вот только здесь он бессилен.

После поминок Измаил вышел на улицу, долго пытался закурить, и тут услышал за своей спиной разговор:

— А где Ромала-то? Помер пацан, и поминай как звали! А тоже мне «любовь, любовь»! Даже не пришла на похороны. Любовь!

Измаил, побледнев, обернулся. В паре метров от него стояли незнакомые парни, видать, друзья Саши по техникуму. Один из них, пряча от ветра сигарету в ладони, продолжал нелестно отзываться о девушке. Ингуш подошел к нему, чувствуя, как кровь быстрей побежала по жилам, а тело подобралось для драки. Ну, сейчас он заставит забрать все сказанные слова обратно или затолкает их ему в глотку!

— Ну-ка, повтори, что ты сказал! — прорычал он глухо.

Тот с любопытством и даже каким-то злорадством оглядел Мамедова.

— А ты что? Новый ухажер нашей невесты? — бросил он небрежно, и Измаил набросился на него с кулаками, позабыв обо всём на свете. Он бил, в каждый свой удар вкладывая всю боль за Ромалу! Бил направо и налево, выбивая зубы, выворачивая челюсти и разбивая носы. На него накинулись толпой, но он раскидал всех, как котят. Не зря он носил титул лучшего боксера региона. Из окна заметили драку и бросились разнимать. Какие-то железные тиски обхватили его и потащили в сторону от общей свалки. А он рвался, потому что видел обидчика Ромалы, того самого парня, который теперь размазывал кровавые сопли по щекам и очумело озирался, видать, не понимая, с чего бы это ему так досталось. А Мамедов кричал, не выбирая выражений:

— Да что ты знаешь о Ромале? У нее сердце остановилось, когда я ей сказал о том, что он умер! Понятно тебе, урод?! Или объяснить еще, чтоб дошло?! Она там умирает под этими капельницами! Она умирает там! Умирает!

И вырвался-таки из железных тисков. Оглянулся зло. За спиной стоял Сашин командир, тот самый, за которого Александр отдал свою жизнь. Стоял, напряженно вглядываясь в лицо забияки, готовый в случае чего наброситься вновь на парня и задержать его.

— Иди проспись, — проговорил военный густым басом, так шедшим ему.