И сплетаются нити судьбы...

Ромала улыбнулась сквозь слезы своим близким и помахала рукой. Толпа, казалось, на миг замерла, а потом Люся закричала что-то, и в ярко-синее, ясное небо взлетели десятки воздушных сердец.

Глава 36.

Через два дня Ромалу, несмотря на то, что ее состояние оставляло желать лучшего, выписали из больницы. Она даже не могла сама спуститься вниз, когда приехали родители. Спасибо плечистому санитару — отнес на первый этаж, где уже поджидал отец. Дочь еще заранее договорилась, что не хочет, чтоб в таком виде ее увидели друзья.

— Только свои, — сказала она накануне Яше.

К удивлению Ромалы, в парадном, куда ее вывели под руки, помимо отца и Люси был еще Измаил. Увидев ее, парень переменился в лице и едва удержался от того, чтобы не отвернуться. Из-под шапочки девушки даже прядки волос не выглядывало. Люся еще вчера вечером почти налысо остригла подругу и тайно радовалась, что та не видит ее слез. Да и осталась от прежней Ромалы, пожалуй, лишь половина. Глаза ввалились и лихорадочно блестели из глубины. Девушка улыбнулась близким, и вокруг рта пролегла страшная морщинка, уродовавшая столь прекрасное лицо. Отец, белый как полотно, обнял дочь, придерживая букет. Ромала заплакала, уткнувшись ему в куртку лицом, вдыхая такой родной и любимый запах. Измаил переминался с ноги на ногу рядом и что-то бормотал, казалось, что и сам не понимая и не вникая в смысл сказанных слов. Люся улыбалась натянутой и такой неестественной улыбкой.

— Мы справимся, — проговорил Яша. Ромала закивала в ответ.

Это действительно было воскрешением. Приехав домой, девушка долго топталась на пороге. Вернее, топтался Измаил, держа ее на руках. Ромала будто придерживала парня, не давая войти в дом. Мамедов решил, что это из-за прекрасной погоды и такой ощутимой весны. На самом же деле девушка просто боялась войти в свою комнату, где всё говорило о любимом. Не просто говорило. Кричало. Кричало со стен, увешанных фотографиями, на которых еще жило счастье. Кричало со стола, где стоят маленькие сюрпризики от Саши. Там, как живое существо, еще жила их любовь. Она будто не понимала, что Саши больше нет, и продолжала оставаться в этом уютном — их — мире, созданном самой Ромалой.

Фаина давно догадалась о чувствах падчерицы.

— Ромала, пока ты была в больнице, мы тебя переселили в дальнюю спальню, — сказала она.

Девушка едва улыбнулась в ответ.

В старой Ромалиной комнате даже обои переклеили, а новая выходила на темную сторону дома, где большую часть дня царил полумрак. Пустота. Ни фотографий, ни дорогих сердцу мелочей — ничего. Будто их и не было никогда. Вместо кровати — диван. Пианино, завешанное чехлом, громоздилось в углу. И даже шторы были другими. Во всем доме сделали перестановку, и Ромале казалось, что она впервые здесь очутилась. На дрожащих ногах она прошла по дому, поблагодарила близких за такое внимание и отпросилась лечь. С такой потерей веса усталость наступала быстро. Она набрасывалась на девушку, придавливая ее, и ноги тогда отказывались держать свою хозяйку, так и подламывались в коленях. И только когда несчастную девушку проводили в новую комнату да дверь за ней закрылась, Полина Яковлевна не выдержала и заплакала, пряча лицо в занавеске. Люся с Измаилом попрощались и отправились домой.

Всю дорогу в машине они молчали. Лишь Люся изредка вздыхала тяжело и смотрела в окно, чтобы не встречаться взглядом с братом. Сердце болело за подругу. Самого близкого и дорогого человека. Кирилл не в счет. Давно не в счет. С того самого дня, как Люся поймала его на вранье. Да и душа за него никогда так не болела, как за Ромалу. Уж кто-кто, а Милославская понимала, что Ромала сегодня возродилась из пепла. Из собственного пепла, как птица Феникс. Часть ее души выгорела и долго еще будет заживать. Если вообще заживет. Что по сравнению с этим ее проблемы? Ничто.

Измаил автоматически вел машину и даже, как это ни странно, ни разу не нарушил правил. Увидев сегодня Ромалу — последний раз они встречались, когда он и Алена принесли ту страшную весть — Измаил точно знал, что, если бы мог, умер, лишь бы она улыбалась и всё так же обжигала всех своей красотой. Умер бы вместо Саши. Это он еще на похоронах понял. Осознал и принял на веру как непреложную истину.