И стали они жить-поживать

 - Нет, спасибо, Дионисий… — рассеяно покачала она головой. — Мне ничего не хочется, правда. Ты такой добрый… Внимательный… Заботливый… Что бы я делала без тебя? Страшно подумать… Если бы я не ушла в тот вечер из зала пиров, если бы не упала и не потеряла сознание, пока Чернослов накладывал свои порабощающие чары на всех, на кого еще не наложил свою грязную лапу… Как хорошо, что на свете бывают библиотечные. Хотя, может, они существуют только в Лукоморье? Про домовых, дворовых, и даже банных я слышала и в Стелле, только там они называются «термальные», но про твоих сородичей — никогда и нигде… Наверное, это потому, что вы так хорошо прячетесь от людей? Но зачем? Люди вас чем–то обидели?

 Хозяин библиотеки отчего–то смутился, опустил глаза — теперь огромные линзы увеличивали его пушистые ресницы — и стало накручивать на палец напомаженный ус.

 - Видишь ли, царица… — наконец заговорил он, и стекла очков снова наполнились голубым. — Люди в Лукоморье, Стелле, да и в других странах Белого Света ничего не слышали о библиотечных потому, что их нет.

 - Нет? — не поняла Елена. — Как — нет? А как же ты?..

 - Я — исключение. Я — единственный, — скромно объяснил он. — Ты, конечно, не знаешь этого… Но я ведь тоже не всегда был библиотечным.

 - А… кем же ты тогда был? — удивленно вскинула брови царица, и тут же поспешно добавила: — Ну, если это не твоя тайна, которую ты не хочешь никому рассказывать…

 Дионисий задумался, но потом качнул головой и поправил сползшие на лицо длинные волосы.

 - Нет. Теперь, когда ты знаешь о моем существовании, делать тайну из моего происхождения — нелепо. И если тебе интересна ностальгическая болтовня старого любителя фолиантов и книжной пыли…

 - Естественно, интересна! — горячо воскликнула Елена. — И, если интересно тебе, ты совсем не старый!

 Дионисий рассмеялся мелким смешком.

 - Как ты думаешь, сколько мне лет?

 - Пятьдесят… Пятьдесят пять… — предположила царица.

 - Если ты умножишь последнюю названную тобой цифру на десять, ты будешь довольно близка к истине, — улыбнулся он, наблюдая за тем, как удивление и недоверие сошлись в нешуточной схватке за господство на ее лице.

 - Ты не выглядишь на полтысячелетия, — наконец проговорила она.

 Дионисий усмехнулся и повторил за ней:

 - Полтысячелетия… Это звучит как цитата из подписи под экспонатом археологического музея…

 Елена смутилась.

 - Извини, но ты же сам сказал…

 - Сказал, сказал, — шутливо проворчал в ответ библиотечный. — Но когда я это говорил, я не думал, что это действительно так много.

 - Так откуда же берутся библиотечные? — царица дипломатично перевела разговор со скользкой темы возраста на старые рельсы.

 - А, ты об этом… Это древняя… как ты можешь догадываться… и неинтересная, в общем–то, история. Давным–давно я родился в семье дворового и овинницы и по рождению был обречен жить во дворе, прятать человеческие вещи, оставленные на улице на ночь без присмотра и склочничать с домовыми. Но я чувствовал, что это не мое, душа не лежала, как сказали бы вы, люди, а чего мне было действительно нужно — я тогда понять не мог. Но однажды летом учитель маленькой царевны — пра–пра–пра–бабушки пра–пра–пра–бабушки нашего Симеона — стал проводить уроки грамоты в беседке в саду, где я любил проводить время в тени яблонь и ловить кузнечиков. После занятий сей старательный педагог читал ей книги вслух. Про приключения, про любовь, про дальние страны — любопытная Агафьюшка слушала, раскрыв рот, все подряд… И она была не одинока. Я тоже в такие минуты забывал обо всем на свете. Я был всецело захвачен, увлечен, поражен, потрясен, потерял голову, покой и сон… И когда я узнал, что есть во дворце такое невероятное сказочное место — библиотека, рай на Земле — то сразу понял, где буду жить и окончу свои дни. Долго рассказывать, как я пробивался сюда, в одно из самых древних крыльев дворца, ставшее моим домом. Скажу только, что это было не так легко, как казалось мне поначалу… Но, приобретя вожделенное прибежище — мою дорогую библиотеку — я потерял все остальное. Друзей, приятелей, родню… Они не поняли меня. Стали презирать, осуждать, насмехаться… Я стал позором своего рода, изгоем, страшной сказкой для маленьких. Не могу сказать, что это меня не трогало… Что я не хотел бросить все и вернуться… Снова стать, как все…

 Пока неторопливо и печально тек рассказ старого хозяина библиотеки, Елена, позабыв переживать за Граненыча, царя, царицу, мужа и все остальное Лукоморье, не раз замирала, охала и смахивала нежданную слезу, как будто слушала новый, самый потрясающий и трогательный роман пера благородной синьоры.

 Чужие беды часто окружены ореолом романтики и заставляют позабыть о своих…